Посол Германии в Москве Рудольф Надольный, 9 января 1934 г.:
«В том числе и другая возможность — реализовать подобные притязания за счет СССР, т. е. намерение втянуть Польшу в войну с СССР и, воспользовавшись обстановкой, захватить Польский коридор вопреки воле Польского государства, — такие намерения не могут быть предметом политики, ориентированной на достижение упомянутых целей либо политики, открыто провозглашенной. Подобная возможность может представиться однажды как результат удачного стечения обстоятельств, в таком случае мы обязаны будем воспользоваться текущим моментом в собственных интересах. Однако с учетом нынешней обстановки предметом наших притязаний является скорее Польша, а никак не Россия»{107}.
Надольный, следовательно, считал, что в условиях совместной войны Германии и Польши с СССР немцы могут прибегнуть к аннексии Польского коридора. В Варшаве это, по-видимому, понимали и потому реагировали сдержанно на предложения Германии о военном сотрудничестве.
Надольный не питал симпатий к Японии. «Чем может быть для нас Япония? Не чем иным, как неудобным, повсеместно притесняющим нас конкурентом на мировом рынке. Блага, которые мы принесли Японии, военное дело, культурное воспитание, в Первую мировую войну не были оплачены по достоинству. Если СССР действительно окажется на грани катастрофы, то наши политики должны будут позаботиться о том, чтобы наилучшим образом воспользоваться этой ситуацией».
Очевидно, что прорусскую аргументацию Надольного вполне могли принимать консерваторы из Министерства иностранных дел, она не вполне противоречила линии рейхсканцлера и национал-социалистов в части, касающейся развертывания активной «динамики» на Востоке и использовании любого удобного случая для активного противодействия СССР.
Надольный не верил в то, что агрессия Японии против СССР на Дальнем Востоке может привести к принципиальной дестабилизации СССР. Военные атташе Германии в Токио и Москве демонстрировали убежденность в том, что военный конфликт на Востоке не затронет Западную группу войск Красной армии{108}. Войсковое ведомство, оно же секретный Генеральный штаб сухопутных войск, аналогичным образом оценило обстановку. В отчете ведомства за апрель 1934 г. отмечалось, что разрастания конфликта на Дальнем Востоке ожидать не приходится. В случае военного столкновения между Россией и Японией Красная армия, по мнению экспертов, имела хорошие шансы на победу{109}.
Гитлер оставил прогнозы военных экспертов без должного внимания, Надольному пришлось, сдерживая ярость, оставить должность в Москве. Рейхсканцлер настроил себя на то, что, невзирая на едва начавшееся наращивание вооружений и вопреки военной слабости рейха, у страны в любое время и, весьма вероятно, уже в первые годы пребывания нацистов у власти могут возникнуть возможности, которые позволят Германии реализовывать вожделенную «динамику» на Востоке. Политика умиротворения в отношении западных держав, нейтралитет Англии и альянс с Польшей, казалось, несут в себе многообещающие перспективы. Розенберг, советник Гитлера по внешнеполитическим вопросам, не разделявший взглядов консерватора и министра иностранных дел Нейрата, в мае 1934 г. представил меморандум о германо-британских взаимоотношениях. В нем он отстаивал мнение о необходимости совместной интервенции Германии, Великобритании и Польши в Советскую Россию. К Польше должна была отойти Украина, Великобританию интересовали месторождения нефти на юге России{110}. Розенберг поддерживал соответствующие контакты с экономическими кругами Великобритании. Консультант Муссолини по вопросам политики на Востоке поделился своими впечатлениями по итогам переговоров в Варшаве. Он сообщил Муссолини, что поляки хотели бы объединить под знаменами Пилсудского все окраинные народы — начиная с финнов и заканчивая турками — в целях организации крестового похода на СССР{111}. Он получил от дуче задание наблюдать за «центробежными силами» в России, дабы иметь возможность адекватного реагирования с учетом складывающейся ситуации{112}. Военный конфликт с СССР впервые оказался возможен и даже весьма вероятен — и это мнение разделял не только Надольный. Конечно, речь шла не о «крупных» сценариях наподобие плана «Барбаросса» 1941 г., не о наступлении на Москву, а о небольшой импровизированной германо-польской интервенции в СССР с целью отторжения Советской Украины и вероятного наступления на Киев. Предпосылкой к таким действиям было нападение Японии на СССР на Дальнем Востоке, послужившее сигналом к интервенции европейских держав на западной границе СССР. Во Внешнеполитическом ведомстве НСДАП исходили из того, что в случае «освобождения» монгольских народов Советской России Японией начнется декомпенсация Советской империи на Кавказе и Украине, и Германии придется «со всей внимательностью следить» за происходящими процессами{113}. Во всяком случае, советское руководство едва ли верило, что фашистский диктатор, следуя программе «Майн кампф», на начальном этапе предпочтет захватить Европу, чтобы затем с помощью мощной немецкой армии подчинить себе СССР. В Москве ясно помнили об угрозах 1918–1920 гг.