– По тому же поводу, что и мы, сэр. Выручить дам.
– Они намерены сражаться? – спросил сэр Огастес опасливо. Материал для своего бессмертного творения он черпал из сводок и опусов, подобных его собственному, никогда не сталкиваясь с противником вживую.
Шарп вытянул пробку из бурдюка:
– А смысл? Их женщины у нас. Думаю, в ближайшие полчаса французы вступят в переговоры. Разрешите известить мадам Дюбретон о том, что вскоре она оставит нас, сэр?
– Да, конечно. – сэр Огастес пялился на деревню, но французов тоже не видел, – Да-да, позаботьтесь об этом, Шарп.
Шарп позаботился. Ещё он послал Харпера к Джилиленду попросить осёдланную лошадь. Он не собирался доверять разговор с французами прихотям здравого смысла полковника. Внимание Фартингдейла привлекли разбирающие заграждение солдаты:
– Зачем они его убирают?
– Для обороны забор бесполезен, но может мешать, если нам придётся заманить сюда неприятеля.
На миг полковник потерял дар речи:
– Заманить? С какой стати?
Шарп вытер губы, закупорил ёмкость и объяснил:
– Двор, как мышеловка, сэр. Заманим и зададим жару!
Сэр Огастес промямлил:
– Вы же сказали, что они не намерены сражаться?
– Сказал. Но на войне всякое случается, и ко «всякому» приходится быть готовым.
Он перечислил сэру Огастесу меры предосторожности, предпринятые им, и дисциплинированно уточнил:
– Я ничего не упустил, сэр?
– Нет-нет, Шарп. Занимайтесь.
Его Пустоголовая Милость лорд Фартингдейл. Генерал-майор Нэн в присущей ему грубоватой манере просветил Шарпа относительно предмета высших устремлений сэра Огастеса: «Хитрюга метит в армейские верхи. Командовать – вот его мечта. Не на поле боя (упаси Боже, там же небезопасно!). Командовать из кабинета в Генштабе, где чисто, сухо и все отдают честь. Он думает, если, поигравшись в детстве оловянными солдатиками, накропал дрянную книжонку, то ему теперь дадут поиграться солдатиками настоящими. – Нэн мрачно засопел, – И ведь дадут…»
Патрик Харпер вывел из конюшни двух коней. Пройдя мимо Фартингдейла, что-то живописавшего Жозефине, он приблизился к Шарпу:
– Вы просили коня, сэр.
– Я просил одного.
– Не пешком же мне с вами идти.
Харпер ронял слова нехотя, и Шарп удивлённо спросил:
– Что с тобой?
– Слыхали, какую лапшу он вешает ей на уши?
– Нет.
– «Моя победа». Пока мы с вами болтались неизвестно где, этот хлыщ захватил замок и всех-всех победил. Она, правда, тоже хороша: морду воротит, будто мы незнакомы. Тьфу!
Шарп ухмыльнулся, подобрал поводья и вставил в стремя сапог:
– Она осторожничает, Патрик. Не будь полковника рядом, Жозефина бы вовсю с тобой любезничала.
Шарп запрыгнул в седло:
– Жди здесь.
Он успокаивал Харпера, но сам злился не меньше. Взбреди ему сочинить в пику Фартингдейлу своё «Наставление», на всех её страницах он бы повторил большими буквами одну и ту же мысль: как бы соблазнительно это ни выглядело, никогда не присваивай себе чужих лавров, в особенности лавров, что принадлежат твоим подчинённым, потому что, чем выше ты поднялся по служебной лестнице, тем больше зависишь от нижестоящих. Самое время, решил Шарп, щёлкнуть сэра Огастеса по задранному носу. Майор пришпорил лошадь и направил её к Фартингдейлу. Полковник вальяжно показывал Жозефине стяги на стене, снисходительно именуя бой «утренней стычкой».
– Сэр?
– Вы что-то хотели, майор Шарп?
– Да, сэр. Вам понадобится для отчётности.
Стрелок протянул Фартингдейлу захватанный лист, сложенный вчетверо.
– Что это?
– Список потерь, сэр.
– А. – рука, облитая тонкой лайкой, небрежно упрятала документ в ташку.
– Вы не читали, сэр.
– Я же был у хирурга, Шарп. Я видел наших раненых.
– Убитых тоже достаточно, сэр. Подполковник Кинни, майор Форд, один капитан, тридцать семь нижних чинов, сэр. Преимущественно от взрыва мины. Раненые, сэр. Сорок восемь – тяжело и двадцать девять отделались лёгким испугом. О, простите, сэр. Не двадцать девять. Тридцать. Забыл о вас, сэр.
Жозефина хихикнула. Сэр Огастес готов был испепелить Шарпа взглядом:
– Благодарю, майор.
– Приношу свои извинения, сэр.
– За что?
– Не выкроил минутку побриться, сэр.
Жозефина открыто засмеялась. Шарп, вспомнивший, что она всегда обожала наблюдать за грызнёй своих воздыхателей, нахмурился. Он не был её воздыхателем, и перепалка шла не из-за неё. От резкости в адрес португалки его удержало отдалённое пение трубы. Инструмент был французский.
– Сэр! – стрелок с донжона, – Четверо лягушатников, сэр! С белым флагом, сэр! Едут сюда!
– Спасибо!
Майор отпустил ремни палаша. Конечно, в седле Шарпу далеко до Фартингдейла, но хоть клинок будет подвешен, как положено, вместо того, чтобы смешно колыхаться на укороченных постромках. Утянув их пряжкой, стрелок выпрямился на стременах:
– Лейтенант Прайс!
– Сэр? – устало отозвался Гарри.
– Вверяю леди Фартингдейл вашим заботам до нашего возвращения!
– Рад стараться, сэр! – Прайс воспрянул духом.
Не дав сэру Огастесу времени возмутиться, Шарп въехал под арку ворот. Слыша сзади перестук копыт полковничьего жеребца, Шарп повернул с дороги вправо и только там, на траве, позволил Фартингдейлу вырваться вперёд.
Французы трубили снова и снова. Лишь, когда в поле их зрения появились Шарп, Фартингдейл и догоняющий офицеров Харпер, труба смолкла. Первым Шарпу попался на глаза улан с белой тряпицей, повязанной под наконечником пики. Лента ткани походила на те, которыми украсили деревце в монастыре. Интересно, служащие Наполеону немецкие уланы тоже чтят своих старых лесных богов?
– Сэр! – слева подъехал сержант Харпер, – Смотрите, это же полковник!
Дюбретон узнал их, помахал, и пришпорил коня. Миновав улана с белым флагом, полковник поднял сверкающее облако брызг, переправляясь через ручей:
– Майор!
– Шарп! Стоять!
Окрик Фартингдейла запоздал. Шарп во весь опор нёсся навстречу французу.
– Как она?!
Дюбретон, такой флегматичный в монастыре, сейчас буквально дрожал от волнения.
– С ней всё хорошо, нет поводов беспокоиться. Могу я теперь сказать, что рад вас видеть?
– Господи! – Дюбретон бессильно сомкнул веки.
Худшие предположения, бессонные ночи – всё позади.
– Господи!
Открыв глаза, он пытливо взглянул на Шарпа:
– Ваша работа, майор?
– Стрелки, сэр.
– Командовали ими вы?
– Я, сэр.
Фартингдейл остановился чуть позади них, полыхая праведным гневом: как же, стрелок посмел обогнать старшего по званию!
– Майор Шарп!
– Сэр? – Шарп повернулся в седле, – Имею честь представить вам командира полка императорской пехоты Дюбретона. Сэр, перед вами полковник сэр Огастес Фартингдейл.
Игнорируя Шарпа, Фартингдейл застрекотал по-французски. Тем временем приблизились два других офицера, и Дюбретон познакомил с ними британцев на своём безупречном английском. Рыжеусый здоровяк с удивительно чистыми, почти прозрачными глазами, оказался немцем, полковником улан. Второй, в зелёной форме, покрытой зелёным плащом; в каске, обтянутой полосой материи от солнечных бликов, был драгунским полковником. Из его седельной кобуры торчал приклад солдатского карабина, а на боку висел палаш. Драгун использовали для борьбы с гверильясами, их война не прекращалась ни зимой, ни летом. Щёгольская форма сэра Огастеса вызвала у драгуна презрительную усмешку, не укрывшуюся от Шарпа.
Дюбретон сердечно улыбнулся стрелку:
– Я в неоплатном долгу у вас, майор.
– Пустое, сэр.
– Не спорьте, не спорьте. – он заметил Харпера, дипломатично держащегося в стороне, и повысил голос, – Рад видеть вас в добром здравии, сержант!
– Спасибо, сэр. И я вас. А где ваш сержант?
– Больше? в деревне. Передаёт вам наилучшие пожелания.
Не скрывая раздражения, Фартингдейл разразился французской тирадой. Дюбретон отвечал по-английски:
– Мы пришли, сэр Огастес, с той же целью, что и вы. Могу я поздравить вас с успехом, лично поблагодарить и принести соболезнования в связи с понесёнными вами потерями?