– Впервые, майор, мы встречаемся с вами в мирной обстановке.
– Да уж, мадам.
– Последний раз, когда я видела майора Шарпа, – она повысила голос, чтобы её слышали все присутствующие, – он был в крови от макушки до пят, с мечом в руке. Картина устрашающая.
– Я приношу свои извинения за это, мадам.
– Что вы, что вы, майор! Лучшего мы в то мгновенье и пожелать не могли!
– Ваша находчивость, мадам, и ваш Александр Поуп избавили нас от главной головной боли. Мы понятия не имели, где вас прячут.
Горькие складки у её рта разгладились, пропала бледность, мадам Дюбретон словно помолодела лет на десять. Она и её муж лучились счастьем обретения друг друга.
– Я всегда повторяла, что поэзия когда-нибудь мне пригодится. Александр вечно подшучивал надо мной.
Упоминание его второго имени смутило Дюбретона, но беседе пришёл конец, ибо принесли суп.
Первая ложка вызвала в Шарпе бурю эмоций. Сказать, что суп был вкусен, значит, не сказать ничего. У Шарпа зародилось подозрение, что вторая ложка супа просто не может быть столь же восхитительна, но она была!
Дюбретон довольно поинтересовался:
– Ну, как?
– Выше всяких похвал!
– Каштаны. Рецепт незамысловат: немного овощного бульона, каштаны, масло и петрушка. Самое сложное в приготовлении – чистка каштанов, но у нас достаточно пленников. Вуаля!
– Каштаны с петрушкой и всё?
Драгунский капитан проворчал, что в супе не хватает сливок. Его высказывание покоробило немца-улана, заявившего, мол, горе-кашевару, портящему суп сливками, он, немец-улан, не доверил бы и яиц сварить! Капитан фузилёров припомнил, как варить яйца «в мешочек», а Гарри Прайс пел дифирамбы «томми», английским блинчикам, для готовки которых требовались лишь мука и вода. Для записи «элементарного», как он говорил, рецепта лейтенанту всё равно понадобилось несколько минут. Сэр Огастес ни к селу, ни к городу рассказал, как он удивился, узнав, что португальцы в еду пускают ботву репы, а не корнеплод. Жозефина, обуреваемая обидой за сограждан, парировала: материальная пища английских еретиков столь же груба, сколь духовное их окормление. Под перепалку Шарп не заметил, как опустела его тарелка.
Чья-то нога коснулась майора под столом. Он повернулся влево. Жозефина болтала с соседом-драгуном. Француз низко-низко наклонился к тарелке, жадно ныряя взором в глубокое декольте португалки. Идя сюда, Жозефина надела новое платье с модным вырезом. Должно быть, его привёз с собой сэр Огастес, метавший взгляды-молнии попеременно то в Шарпа, то в бесстыдника-драгуна. Прикосновение повторилось. Жозефина обратилась к Шарпу:
– Вам нравится, майор?
– Восхитительно.
Вестовой налил Шарпу вина. Ногти у парня были обломаны об огниво и черны от пороха.
Сэр Огастес подался вперёд:
– Дорогая?
– Что, Огастес?
– Ты не простудишься? Может, принести шаль?
– Не нужно, дорогой.
Португалка улыбнулась Фартингдейлу, незаметно водя изящной ступнёй по лодыжке Шарпа. Дверь кухни распахнулась, и оттуда рысцой выбежали ординарцы, неся подносы, уставленные пышущими жаром мисками. Дюбретон хлопнул в ладоши:
– Ешьте быстро. Чем горячее, тем вкуснее!
Тарелка, накрывавшая миску, обожгла Шарпу пальцы. Внутри на поджаренном хлебце сидела птичья тушка, запечённая до коричнево-хрустящей корочки.
– Майор, ешьте!
Ножка Жозефины не унималась. Шарп оторвал волоконце мяса и отправил в рот. Нежное, оно таяло на языке. Суп был пределом мечтаний гурмана, птичка превосходила все мыслимые пределы.
Дюбретон спросил:
– Неплохо, а?
– У меня нет слов!
Жозефина искоса поглядывала на майора. Трепещущее пламя свечей придавало её красоте некую обольстительную загадочность, которую тянуло непременно разгадать любому из сидящих за столом мужчин. Ножка надавила, причиняя боль:
– Вам, правда, нравится, майор?
– Правда, правда.
Шарп чуть отстранился под столом и полюбопытствовал:
– Куропатка, полковник?
– Да. – ответил Дюбретон, жуя, – Шпигуете её маслом, солью, перцем и оборачиваете виноградными листьями со свиным салом. Никаких изысков!
Сэр Огастес оживился:
– Лучше – копченую грудинку, полковник. Не сало, а грудинку. Так готовила моя матушка.
Жозефина подцепила ногу Шарпа и подтянула к себе. Вестовой наполнил стакан соседа португалки, и она, как бы давая солдату место, придвинулась к майору.
– Грудинка? – Дюбретон отложил обсосанную косточку, – Мой дорогой сэр Огастес, копчёная грудинка отобьёт вкус и запах птицы! Кроме того, она же пригорает!
Француз шутливо погрозил пальцем Жозефине:
– Отучайте его от этих глупостей, леди! Ничего, кроме сала!
Аккуратно пережёвывая ароматное мясо, она кивнула и спросила:
– А какие приправы, полковник?
– Прекрасная леди, – укоризненно произнёс Дюбретон, – молоденькая птичка не нуждается в приправах. Старая птица – другое дело: чабрец, петрушка, лавровый лист.
Вилка с наколотым ломтиком куропатки замерла у её губ:
– Я запомню ваш совет, полковник: всегда брать птичку помоложе.
Её колено плотно прижалось к колену Шарпа.
Ординарцы поставили каждому из гостей дополнительный бокал, налив туда другого вина, более светлого оттенка, нежели первое. Дюбретон остановил Шарпа, взявшегося было за бокал:
– Нет, майор. Кларет (так вы, по-моему, его называете?) к основному блюду. Приберегите, не пожалеете!
Драгун слева от Жозефины, обнаружив, что его лишили великолепного вида, восстановил справедливость, придвинувшись к португалке. Сэр Огастес с шумом отпихнул недоеденную куропатку, печально глядя на то, как его дама очаровывает француза, кокетливо трогая серебряный галун его эполета и расспрашивая, чем капитан его чистит. Шарп про себя ухмыльнулся. Непревзойдённая, как всегда. Её надёжность была равноценна надёжности дешёвого клинка, ломающегося от первого же удара, но власть над противоположным полом с годами не ослабела. Шарп вдруг поймал короткий взгляд Дюко. Блеснули стёкла, и на долю секунды Шарпу показалось: рябой майор знает, что творится под столом.
Гарри Прайс азартно разъяснял француженкам тонкости крикета на чудовищной смеси французского и английского:
– Он подаёт шар, ла баль, уи? Он его фрапе ле батон! Комса? – изображая ножом подачу, лейтенант задел бокал и тот громко зазвенел.
Все повернулись к лейтенанту. Прайс блудливо улыбнулся. Французский майор пришёл ему на помощь:
– Тот самый парень? Он бросает и попадает?
– Нон! Нон! Нон! – лейтенант промочил горло, – Онзе омме, уи? Ун омме подаёт шар э ун омме фрапе. Диз ловят. Ун омме с утр стороны комме ле парень, который подавал. Компре?
Французский майор пересказал «правила крикета от лейтенанта Прайса» товарищам, часто повторяя «ун омме» и «фрапе». Его повествование прерывалось взрывами смеха. Смех был непринуждённым, зал – тёплым, вино – приятным. Рождественский вечер с французами? Шарп сыто откинулся на спинку стула. Как обидно и неправильно, что эти люди, сегодня любезно передающие соль, весело поддевающие друг друга, возможно, уже завтра будут остервенело рвать друг другу глотки. Прайс предложил поучить французов крикету поутру, но интуиция Шарпа твердила: завтра им предстоят иные игры.
Ножка Жозефины, обвившаяся вокруг ноги Шарпа, затихла. Португалка, затаив дыхание, слушала рассказ драгуна о балу в Париже. Париж был её заветной мечтой. Сказочный город, где прекраснейшие дамы ступают по роскошным коврам, а сверкание хрустальных люстр соперничает с блеском золотой канители мундиров. Пользуясь тем, что Жозефина полностью захвачена речью француза, Шарп решил убрать свою ногу, но двигаться было лень. Кроме того, он всегда испытывал слабость к красивым женщинам. Шарп посмотрел на сэра Огастеса. Тому приходилось нелегко: Дюко громил его творение, громил аргументировано и обоснованно. Неожиданная осведомлённость майора то заставляла Фартингдейла бледнеть, то вгоняла в краску. Шарпу не было его жалко, наоборот, он вдруг понял, что, если вечером Жозефина даст ему шанс, он им воспользуется.
Солдаты убирали тарелки с объедками куропаток. Дюбретон осведомился:
– Вы раскраснелись, леди Фартингдейл. Прикажете открыть окно?