– О, нет. У людей его положения есть дела поважнее нашей с вами мышиной возни.
Дюбретон вздохнул, выпрямился и посмотрел на раненых:
– В другой раз вам с нами не сладить так легко, майор.
– Понимаю.
– Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт, что долго вам против нас не продержаться?
Ответа Дюбретон не дождался, и тон его стал официальным:
– Мы желаем забрать наших раненых.
– Извольте.
– Вы ведёте огонь по тем, кого мы посылаем.
– Никто ведь не пострадал?
– Как бы то ни было, я обязан заявить протест.
– Ваше право.
Дюбретон вздохнул:
– Ладно, Шарп, ваша взяла. Мы предлагаем перемирие на то время, которое понадобится, чтобы вынести раненых.
Дюбретон бросил взгляд поверх макушки Шарпа и нахмурился. Фузилёры раскапывали могилы похороненных накануне перед восточной стеной товарищей.
Шарп мотнул головой:
– Не подходит, полковник.
Французы подгонят артиллерийские передки и вывезут несчастных в полчаса.
– Если уж перемирие, то до полудня.
Дюбретон повернулся вправо. Раненые громко взывали к нему о помощи. Они понимали, зачем он пришёл. Другие душераздирающе кричали от боли, лёжа в лужах крови. Несколько человек ковыляли к деревне. Полковник холодно объявил Шарпу:
– Повторяю, только на срок, потребный, чтобы вынести раненых.
– В таком случае мы вынуждены ограничить число допущенных десятью. Остальные будут обстреляны, и, предупреждаю, стрелкам отдан приказ вести огонь на поражение.
Дюбретон крякнул.
– Хорошо, майор, сойдёмся на одиннадцати часах. Идёт?
Шарп кивнул:
– Идёт, сэр.
Дюбретон скривился:
– Благодарю вас, майор.
Указав на деревню, француз спросил:
– Вы позволите?
– Да, конечно.
Дюбретон энергично замахал рукой, и от Адрадоса побежали солдаты с носилками. Затем ряды построенного на околице селения свежего батальона раздались в стороны, и на дороге появились французские «амбулансы», – предмет зависти солдат других армий, небольшие крытые повозки, подрессоренные для удобства перевозимых в них увечных. По мнению врачей, быстрая ампутация повреждённой конечности могла спасти жизнь раненому. Для этого французы и учредили свои «Летучие амбулансы», в считанные минуты доставлявшие покалеченных прямо с поля боя на стол к хирургу. Шарп с издёвкой указал на кареты Дюбретону:
– Для людей, которые пришили сюда с мирными намерениями, больно уж близко вы держите своих медиков.
Дюбретон был спокоен:
– Они привозили вино и продукты для нашего вчерашнего ужина, майор.
Лучше бы он не напоминал. У Шарпа стало гадко на душе. Вчера они распивали вино, а сегодня судьба развела их по разные стороны баррикад.
Полковник хмуро наблюдал, как сапёры в красных мундирах выбрасывают землю из захоронений:
– Скажите, майор, а разве перемирие не предполагает приостановку всех оборонительных работ?
– Предполагает.
– Ага, значит, то, что они роют, не траншея?
– Углубляют могилы, сэр. У нас тоже есть убитые.
Полуправда легко слетела с уст. Погибли три фузилёра, но траншея копалась не для них.
По знаку Шарпа часовые выпустили из ворот замка всадника. Пленённый в начале атаки французский капитан поехал прямо через поле, с ужасом оглядывая то, что каких-то двадцать минут назад было его полком. Вслед французу неслось громыхание. Фузилёры вкатили под арку телегу, запечатав проход.
Шарп подозвал капитана и обратился к Дюбретону:
– Капитан Дезе был взят в плен, когда всё началось. Он дал слово не поднимать оружия против вооружённых сил Его Британского Величества и союзников до тех пор, пока не будет надлежащим образом обменян на офицера соответствующего ранга. С тем и передаю его вам.
Речь Шарпа была напыщенной, но необходимой формальностью. Дюбретон кивнул:
– Да будет так.
Отправив Дезе в Адрадос, полковник заметил Шарпу:
– Повезло парню.
– Точно.
Дюбретон подобрал поводья:
– Желаю удачи и вам, майор. Увидимся. Полковник умчался вслед за Дезе. Стрелок проводил его взглядом. Полтора часа, и схватка возобновится.
Проходя мимо сапёров, Шарп остановился. Их сержант, выбрасывая очередную горсть грунта, пожаловался:
– Задали вы работёнку, сэр! Их куда девать?
Пронзительная бледность припорошенных землёй трупов вызывала подсознательное глупое убеждение, что это куклы и раны их фальшивы.
– Я думал, их зарыли глубже.
– Нет, сэр. – сапёр шмыгнул носом.
Мёртвые покоились на глубине меньше полуметра, их даже не озаботились завалить камнями, чтобы помешать падальщикам.
Шарп жестом отчертил южную, ближнюю к склону, часть траншеи:
– Мёртвых туда. Остальное углубить. Мне нужен окоп полного профиля.
– Есть, сэр.
– И поторопитесь.
Сержант попробовал поторговаться:
– Подмога надо, сэр.
Шарп, однако, служил в армии не первый день:
– Не успеете за полтора часа, сержант, значит, будете заканчивать под пулями лягушатников.
Когда всё кончится, всех погибших надо будет где-то хоронить.
– Есть, сэр.
Дисциплина дисциплиной, но, едва Шарп удалился на достаточное расстояние, сержант не отказал себе в удовольствии смачно харкнуть себе под ноги и высказаться нехорошо, хотя и неопределённо, перед тем, как начать подгонять подчинённых. Непыльная работёнка на долю сапёров не выпадала никогда.
Поднимаясь на верхушку донжона, Шарп обзавёлся чашкой чая. Прихлёбывая горячий напиток, раскрыл подзорную трубу. Фредериксон, пользуясь передышкой, развил бурную деятельность. На обращённом к деревне склоне его парни пилили стволы колючек зазубренными обухами штыков и таскали на дальний, более пологий косогор, добавляя к нарубленным накануне. Шарпа разобрало любопытство: насколько действенна такая оборона?
Без сомнения, скоро станет известно. В одиннадцать французы, вероятно, пойдут штурмовать именно башню. Падёт она где-то к полудню. Шарп прикинул, как эвакуировать тогда гарнизон. Строго говоря, то, что делали сейчас ребята Фредериксона, выходило за рамки перемирия, но французам было не до башни. Сквозь оптику Шарп видел въезжающие в деревню пушки. Двадцатифунтовики. Короли полей сражений. Здоровые бандуры, благодаря которым следующие часы для британцев превратятся в ад.
Шарпу хотелось побыть одному. Считалось, что для прорыва укреплённой обороны нападающему достаточно иметь трёхкратный численный перевес. Оборону Врат Господа назвать укреплённой мог только совершеннейший профан. Шарпу не хватало пушек (ракетчиков Шарп в расчёт не брал, им он отводил в своих планах отдельную роль), а превосходство в живой силе у французов было на порядок выше.
Дурацкая гордыня, дурацкое понимание воинского долга – вот что заставило его остаться в этом дурацком месте, где невозможно победить. Он задержит французов, уже задержал, каждый час – его маленькая победа, но дальше минуты будут оплачиваться кровью его парней. Шарп снова приложил к глазу трубу. Мелькнули кивера стрелков на верхней площадке сторожевой башни. В Адрадосе находилось восемь полков пехоты. Восемь! Или четыре тысячи штыков, что звучало ещё хуже. Он горько хохотнул про себя. Став майором, он не нашёл ничего лучше, чем ввязаться в бойню, где, похоже, сгинет весь полк фузилёров и три роты лёгкой пехоты армии Его Величества! Как там хвастал новым стрелкам Гарри Прайс на марше из Френады? Люди, сражающиеся за Шарпа, живут долго? Соврал ты, парень. Забыл добавить «НЕ». Люди, сражающиеся за Ричарда Шарпа, НЕ живут долго. Мрачная эпитафия, подводящая неутешительный итог всей его жизни. Шарп обхватил голову руками и беззвучно взвыл.
– Сэр? – ломающийся юный голос, – Сэр?
Мальчишка-трубач поднялся к нему. На плече его висела винтовка Шарпа, в руках он держал тарелку:
– С кухни прислали вот. Вам, сэр.
Хлеб, холодное мясо, сухари.
– Голоден, малец?
Трубач замялся. Шарп усмехнулся:
– Налегай, не стесняйся. Тебе сколько лет?
– Четырнадцать, сэр.
– Винтовку где взял?
– Солдат принёс вам в комнату ночью, сэр. Я решил присмотреть за ней. Вы не против, сэр?
– Нет, не против. Метишь в стрелки?