– Да, в Браганце. А ещё в Ирландии.
– Неужели кельты добрались туда?
– Или пришли оттуда. – Фредериксон поводил пальцем по рисунку, – Там их считают символами власти древних королей.
– А в Бретани – языческими алтарями. На одном даже показывают выемку, куда собирали жертвенную кровь.
– Любопытно, любопытно…
Интересное утречко. Пьер полностью разделял мнение стрелка, что Пласа Майор в Саламанке перегружена деталями. В финтифлюшках теряются обводы. Так заметил Фредериксон, и адъютант был счастлив встретить в его лице единомышленника. Оба они ненавидели новомодные архитектурные изыски, предпочитая благородную простоту очертаний построек десятого и одиннадцатого столетий. Фредериксон изобразил по памяти португальский замок Монтеморо Вельхо, и Пьер засыпал его градом вопросов. Постепенно разговор углубился в прошлое, к странным людям, вырубавшим из камня статуи диких кабанов. Прервал беседу сержант:
– Сэр?
Фредериксон отвлёкся от блокнота:
– Что тебе, Том?
– Два лягушатника на юге, сэр. Офицеры. Тейлор говорит, что может их достать.
Капитан осведомился у Пьера:
– Который час?
Тот достал часы:
– Одиннадцать без минуты.
– Мерси. Передай Тейлору, Том, пусть через минуту убьёт одного.
– Есть, сэр.
Фредериксон вернулся к прерванной беседе:
– А вы обратили внимание на быка на мосту в Саламанке?
– О, да!
Сержант ухмыльнулся. На миг Красавчик Вильям стал самим собой, отдал приказ и вновь зачирикал на французской тарабарщине. Пробираясь сквозь колючки, сержант решал, кому из стрелков поручить прикончить второго французика. Красавчик Вильям поощрял дополнительной порцией рома всякого, кто убьёт вражеского офицера.
Шарп стоял на обломках восточной стены. Траншея у края насыпи вышла неглубокой, меньше метра, бруствер выброшенной на внешнюю сторону земли добавлял сантиметров тридцать.
– Что там у нас со временем?
– Одиннадцать, сэр. – капитан Брукер нервно щёлкнул крышкой часов.
У надвратной башни столпились ракетчики. Со своими снарядами в руках, одетые по настоянию Шарпа в шинели пехотинцев, они испуганно притихли. Шарп ободряюще улыбнулся Джилиленду и нарочито громко сказал:
– Волноваться нечего, сначала они полезут брать башню на бугре!
В отдалении грохнули два винтовочных выстрела. Шарп поискал глазами дымы и заключил вслух:
– Должно быть, на южном склоне.
– Мне идти, сэр? – на открытой насыпи Брукер чувствовал себя неуютно.
Роту фузилёров под его началом, усиленную двадцатью стрелками и Кроссом, Шарп решил послать в долину между замком и башней прикрыть возможное отступление Фредериксона.
– Погодите чуть, капитан.
На холме было тихо: ни стрельбы, ни криков. Шарп перевёл взгляд на деревню:
– Ага!
Французский полк перед Адрадосом зашевелился и двинулся на юг, к башне. Задняя рота, поднимая брызги, плюхала через ручей. Значит, всё же башня. До последнего момента Шарп не сбрасывал со счетов возможность того, что ограниченные во времени французы рискнут сразу штурмовать замок, но они, похоже, настроились действовать по всем правилам. Если принять во внимание выстрелы, можно было предположить, что на дальнем, невидимом из форта, косогоре, тоже не всё гладко, и у Фредериксона вскоре будет полон рот хлопот. Шарп махнул Брукеру:
– Давайте. Счастливой охоты!
Брукер и Кросс покинули замок через дыру, которой не так давно воспользовались для бегства бандиты Потофе во главе с Хейксвеллом. Мысль о том, что желтомордый связан и сидит под замком, согрела Шарпу душу. Захвати французы замок, как они поступили бы с дезертирами? Шарпу вдруг подумалось: из двух дней, которые ему надо было продержаться на перевале, миновала четверть. Слабое утешение, учитывая, что основные силы французов пока не вступали в бой.
– Сэр! Сэр! – трубач заглядывал Шарпу в лицо, указывая на башню.
– В чём дело?
– Сейчас его не видать, сэр, но от башни кто-то мчится. Как ошпаренный, сэр. Стрелок.
Что могло случится? От башни по-прежнему не доносилось ни звука. Под студёным ветром зябли руки. Перчатки Шарп где-то забыл ночью. Небо, низкое и серое, было готово разродиться снегом. Некстати снег, до чего же некстати. Он замедлит тех, кого Нэн пошлёт на выручку Шарпу.
– Вон он, вон он, сэр!
Стрелок вынырнул из кустов у ручья, быстро осмотрелся и припустил к замку. Кем бы он ни был, скорость с винтовкой и выкладкой парень развивал приличную. Перепрыгнув траншею, стрелок взбежал к Шарпу. Пар облачком вылетал из его рта, он тяжело дышал, выпалил через силу: «Сэр!» и отдал майору записку.
Поверх изображения вепря было наспех накарябано: «Помните фр. контратаку под Саламанкой? Вижу то же самое. За деревней. Спорю на 10 гиней, к вам в гости. Все застр-ки на западе. 8 бат-в. А вы обещали драчку мне!!! 2 фр. офицера подобр. близко. Бах-бах! К.В.» Шарп ухмыльнулся. Красавчик Вильям.
Восемь батальонов? Боже правый! А Шарп отослал половину стрелков и пять десятков фузилёров!
– Прапорщик!
– Сэр?
– Живо к мистеру Брукером с мистером Кроссом, пусть возвращаются, не мешкая!
Прапорщик испарился.
– Сэр! Сэр! – трубач теребил командира за рукав.
Французский батальон не собирался штурмовать башню. Полк сдвинулся, давая дорогу остальным. Пехота в сопровождении конных офицеров заполнила восток долины. И целью их, похоже, был именно замок.
– Боже правый!
Шарп потряс головой, не веря своим глазам.
– Сэр? – голос мальчишки-горниста дрожал.
– Страшно, сынок? – азартно спросил Шарп, – Волк сожрёт ягнёнка, не подавится. Да только лягушатники ошибаются, думая, что волк – они. Капитан Джилиленд!
– Здесь, сэр. – капитан выбрался из тени башни, ёжась на холодном ветру.
– Вы видите то же, что и я, капитан?
Джилиленд оробело смотрел на многоголовое море французской пехоты, не понимая причин неожиданной весёлости командира.
– Перед вами, капитан Джилиленд, французское боевое построение – «колонна», самая большая в мире мишень для ваших ракет. Вы слышите меня, капитан? Лягушатники расстарались для вас! Тащите свои установки! Покажем французам, где раки зимуют!
Шарп готов был расцеловать Джилиленда, принца Уэльского с его полоумным батюшкой, полковника Конгрива и заодно французского генерала, поступившего так, как поступил бы на его месте любой военачальник. Майор крепко хлопнул горниста по плечу:
– Повезло тебе, малец! Будет, что внукам рассказать!
Шарп чувствовал, как ветер ерошит ему волосы. Даже если французы вознамерились миновать замок и проломиться в просвет между фортом и монастырём, ничего непоправимого: ракеты пускаются с северного фаса так же легко, как и с восточного. Шарп взглянул на башню. Плотные боевые порядки французов представляли соблазнительную цель для пушки, но Фредериксону было дано строгое указание открывать огонь лишь обороняя холм.
Второго прапорщика Шарп отправил вызвать во двор оставшихся стрелков и фузилёров. Майора беспокоили вольтижёры. Их надо было держать подальше от траншеи, в которой уже возились ракетчики, выставляя желоба по всей её тридцатиметровой длине. Шарп спустился к ним. По его настоянию угол подъёма лотков артиллеристы выверили так, чтобы ракеты врезались в гущу неприятельского войска метрах в пятидесяти впереди. Близость настоящего боевого крещения сказывалась на подчинённых Джилиленда не лучшим образом: они путались, дерзили, переругивались между собой. Шарп вёл себя подчёркнуто спокойно, и его пример постепенно свёл нервозность ракетчиков на нет.
– Заставьте лягушатников пожалеть, что они на свет родились, капитан!
Потрепав Джилиленда по плечу, Шарп поспешил во двор, к глазеющим на врага стрелкам и фузилёрам.
Зелёным курткам Шарп велел расположиться в траве перед рвом, красномундирников выстроил в линию на обломках стены. Многие из них погибнут от пуль вольтижёров, зато их залпы надёжно прикроют подчинённых Джилиленда и стрелков с фронта.
Каждый пусковой желоб обслуживали двое. Один клал на лоток снаряд, второй поджигал фитиль. Оба приседали, а, когда ракета взмывала в воздух, процедура повторялась раз за разом. В минуту выходило по пять пусков. При общем количестве выставленных желобов, за десять минут семьсот ракет накроют французские ряды.