Сначала они хотели забрать меня, но я ответила, что я только отдалюсь от них. Поэтому мы пришли к компромиссу - ежедневная переписка, фотоотчеты. Они у меня добряки, но очень назойливые.
- Понятно. Когда вы заметили метаморфозы в вашем состоянии?
- Это произошло, когда меня выпустили из клетки, нарядили в красное мини-платье и отправили в зал. Я должна была развлекать клиентов, пить с ними, убеждать тратить все больше и больше денег, быть талисманом на счастье - в общем, делать все, что угодно, лишь бы они подольше жили и играли в казино.
Мне казалось все это грязным и непристойным. Конечно, я не проститутка, но уже не просто танцовщица. Чтобы абстрагироваться от грязи, я придумала себе роль. Для игроков меня звали Виктория - жгучая брюнетка без моральных принципов.
Виктория убеждала клиентов тратить все сбережения; деньги, отложенные детям на учебу; закладывать дома и даже продавать машины. Все, кто связывался с ней, уезжали без гроша в кармане. Это те, кому везло. Но были и другие, они попадали в лапы к мафии. Их судьба неизвестна.
- Вы говорите «к ней», а не «ко мне»?
- В том-то и дело. Сначала это была просто роль, чтобы было легче зарабатывать деньги. А, надо сказать, за разрушение чужих жизней платят хорошо. Но потом мне понравилось это чувство. Плохие поступки совершала не я, а Виктория. Я же тратила деньги на учебу и саморазвитие, оставаясь чистенькой. Но незаметно все стало меняться.
Через пару месяцев двойной жизни я заметила, что изменился мой гардероб. Вместо удобных шорт и сланцев появились мини-юбки и открытые топы. Я все время ходила на каблуках. У меня изменились вкусы в еде. Если раньше я любила зеленые салаты и рыбу, то теперь питаюсь гамбургерами и фри. Раньше пила апельсиновый сок, а теперь колу. Стыдно признаться, но часто днём я добавляю в бутылку с колой виски или водку.
Дальше - больше. У меня карие глаза, но для роли жгучей соблазнительницы я купила голубые линзы. Ходить в них оказалось неудобно, и я отказалась от этой затеи. Но теперь посмотрите, какого цвета мои глаза? То-то же.
Я представлялась Викторией днём и ночью, знакомые не понимали, что происходит, ведь я стала совсем другой. Круг общения изменился. И мне, Айрис, он не очень нравится.
Но я думала, что все это игра, роль, мелочь. Когда осознала, что мое тело завоевала другая личность, я уже сдала по всем фронтам. У меня ненавистная работа, развратная одежда, любовник из криминального мира и все это принадлежит Виктории. У Айрис остались братья на 15 минут в день и немного воспоминаний.
Я больше не пою и не мечтаю. Занимаюсь сексом с мужчиной, который не нравится Айрис, но подходит Виктории. Даже в постели мои вкусы изменились. Вся моя жизнь стала грязной и полной похоти.
- А ваши братья не заметили разницу?
- Они получают голосовые сообщения от Айрис каждый день. Им этого достаточно. Ведь у них своя активная жизнь на кампусе.
- Если вы понимаете, что ваша жизнь раздвоилась, то может вам попробовать сменить обстановку? Если в Виктории не будет необходимости, то останется только Айрис, - прокомментировал психолог.
- Звучит разумно. Но она это предусмотрела. И уже случилось непоправимое. Кошмарное. То из-за чего я не могу уехать из Вегаса.
Вдруг в дверь постучали. Секретарша доктора Смиттерсона напомнила о том, что время сеанса подошло к концу, и настойчиво рекомендовала принять следующего пациента.
- Что ж, над временем я не властен. Жду вас в пятницу в это же время, - делая пометки в блокноте, сказал доктор.
- До встречи, - бросила Айрис, выходя из кабинета.
Захария Смиттерсон больше не смог сконцентрироваться на других пациентах и размышлял об истории Айрис-Виктории.
Второй сеанс
В пятницу утром доктор Захария Смиттерсон практически бежал в свой офис. К его стыду, на легкой рубашке появились мокрые следы пота. Он ненавидел быть нечистоплотным в глазах пациентов, но и опоздать на сеанс к Айрис Донован не мог.
После первого приема он много читал – освежал в памяти симптомы и истории болезни других пациентов. Вентилятор в приёмной все также гонял горячий воздух, девушка сидела в кресле, закинув нога на ногу. Когда он вошёл, пациентка подняла на него глаза, презрительно хмыкнув: