В столь ранний час в лазарете было пусто. Пациенты еще спали, несколько целителей, дежуривших ночью, развлекали себя чаем и беседой. Лаура проскользнула по длинному коридору, и очутилась напротив двери, ведущей в палату Коленьки. Она уже протянула руку, чтобы открыть дверь, но вдруг замерла, услышав доносящиеся из палаты голоса. Один из голосов она узнала — он принадлежал Коленьке. Второй, женский голос, был ей решительно незнаком.
Ее возлюбленный уже проснулся. Более того, он был в палате не один. И компанию ему составляла какая-то женщина.
Лаура легко могла бы усилить свой слух с помощью магии и подслушать чужой разговор, но захлестнувшие ее эмоции полностью заглушили разум. Она резко распахнула дверь и застыла на пороге.
Колька лежал в постели, а подле него, на стуле, сидела какая-то юная девица смазливой наружности. При этом Колька что-то говорил ей с улыбкой, а по лицу собеседницы растекалась краска смущения.
Как только дверь распахнулась, они оба повернулись в ее сторону. Повернулись, и невольно вздрогнули, потому что сперва не поняли, кто стоит на пороге в палату. Кольке почудилось, что это какой-то зловещий призрак с искаженным гневом лицом и дико горящими злобой глазами. Альмине же почудилось, что сама смерть пришла за ней.
Впрочем, это наваждение продержалось не долее секунды. А затем Колька с облегчением понял, что в дверях стоит Лаура.
— Привет, — сказал он. — А я все думал, когда ты меня навестишь.
Лаура медленно вошла в палату. На своего возлюбленного, к которому она так рвалась, верховная волшебница даже не смотрела. Ее пристальный взгляд был сфокусирован на девице, посмевшей составить компанию ее Коленьке. Вчера Лаура не обратила никакого внимания на помощницу Агдэила, вероятно, потому, что слишком устала от многосуточного бдения. Но вот сегодня, да еще при таких обстоятельствах, она хорошенько присмотрелась к ней. И к своему ужасу поняла, что юная целительница является настоящей красавицей.
С быстротой молнии в голове Лауры нарисовалась ужасающая картина: пока она спала в своих покоях, утомленная многосуточным бдением над телом возлюбленного, эта смазливая вертихвостка вздумала увести ее обожаемого Коленьку. Эта юная девица с невинной внешностью, на самом деле являлась подлой и коварной соблазнительницей. И эта дрянь, эта гадина, эта мерзавка, положила глаз на ее мужчину!
Взгляд Лауры сделался настолько страшным, что Альмина невольно попятилась от верховной волшебницы. Воздух в палате зазвенел от напряжения, казалось, вот-вот загремит гром и полетят молнии. Ну, точнее не молнии, а световые копья, потому что Лаура пришла в такое бешенство, что была готова сию же минуту уничтожить подлую соперницу. Плевать ей было на последствия. Главное испепелить эту бессовестную девчонку.
— Лаура, что с тобой? — услышала она встревоженный Колькин голос.
Лаура вздрогнула, и волна кровожадности, накрывшая ее с головой, благополучно схлынула. К верховной волшебнице возвратилось здравомыслие.
— Ты как будто не рада меня видеть, — заметил Колька. — Вошла, и смотришь куда-то мимо.
— Что ты! — воскликнула Лаура, бросаясь к постели возлюбленного. — Как ты мог такое подумать?
— Я вас, пожалуй, оставлю, — тихо сказала Альмина, и быстро выскользнула из палаты, прикрыв за собой дверь.
Тут в Лауре поднялось желание устроить своему возлюбленному сцену ревности, строго расспросить его, с какой стати он смеет ворковать с какой-то девкой, но Лаура быстро подавила этот спонтанный порыв. Нет, она не станет этого делать. Это было бы глупо и оскорбительно в отношении ее обожаемого Коленьки. Она не станет обижать его своей глупой ревностью. И эта молоденькая дуреха ей вовсе не соперница.
Но осыпая своего возлюбленного поцелуями, Лаура никак не могла выбросить из головы эту жуткую сцену — Коленька и юная вертихвостка воркуют наедине в палате. Зря, все-таки, она решилась отойти от постели любимого. Но уж теперь-то она не совершит подобной ошибки. Теперь она не оставит его ни на секунду. А если вдруг этой заезжей гадине вздумается встать на ее пути к счастью, пускай побережется. Ничто ее не спасет. Лаура готова была бороться за свою любовь любыми, даже самыми зверскими методами. Кто бы ни попытался отнять у нее едва обретенное счастье, будь то злодей Свиностас или заезжая бесстыдница, все они горько об этом пожалеют.
Глава 7
Отправив Риану в темницу, Ильнур покинул резиденцию ордена и вышел на прилегающую к ней площадь. Здесь он принялся бродить в состоянии глубокой задумчивости, пытаясь решить, какие действия ему следует предпринять далее. Побег злодеев сильно беспокоил его, а слова Лауры о том, что император Дакрос может спеться со Свиностасом, не шли из головы у верховного паладина. Своей главной задачей Ильнур видел защиту Форинга от любых опасностей, но теперь, когда лучшие герои пали в старой крепости, угодив в ловушку коварного Свиностаса, а новые едва начали свое обучение, город был ужасно беззащитен. Из столицы со дня на день должно было выступить королевское войско, но до его прибытия им нужно было как-то продержаться своими силами. А их может не хватить, если какой-то враг, будь то злодеи из империи Кранг-дан, или Свиностас со своим ручным демоном, вздумают напасть на Форинг.
И вот бродил себе Ильнур по площади, бродил, а затем ощутил на себе уже знакомый ему пристальный маниакальный взгляд. Он ощущал его вчера, перед толпой призванных из иных миров добровольцев. И вот теперь снова.
Ильнур остановился и украдкой огляделся по сторонам, пытаясь установить источник этого вгоняющего в трепет взгляда. Но это оказалось невыполнимой задачей. Людей на площади и ее окрестностях было предостаточно. Автором взгляда мог быть любой из них — торговец, ремесленник, праздный гуляка.
Верховному паладину стало не по себе. Тот, кто буравил его этим взглядом, внушал ему трепет. Было в этом взгляде что-то жуткое, в нем чувствовалась какая-то нездоровая одержимость.
Вдруг рядом с собой Ильнур услышал голос, окликнувший его, и едва не подпрыгнул на три метра от испуга. Но подкравшимся к нему человеком оказался всего лишь другой паладин, его подчиненный.
— Что с тобой, Ильнур? — с беспокойством спросил тот. — Ты чего так дергаешься? Что-то случилось?
Верховный паладин еще раз обвел затравленным взглядом всю площадь, и быстро ответил:
— Нет, все хорошо. Что ты хотел?
Паладин стал излагать ему свое дело, и Ильнур, полностью сосредоточившись на нем, перестал ощущать на своей шкуре леденящий кровь взгляд. Это продолжалось ровно до тех пор, пока он случайно не повернул голову, и не увидел нечто, заставившее его содрогнуться.
Прямо к нему через площадь направлялась женщина. Немолодая. И некрасивая. Полнота заметно старила ее. Жировые отложения грозно колыхались под мешковатой одеждой, словно волны на охваченном штормом море. При каждом шаге огромные хомячьи щеки вздрагивали, как желе.
Но Ильнура испугал не внешний вид этой женщины. После того, как он воочию пронаблюдал саму Грыжу Антрекотовну, его трудно было пронять женской страхолюдностью. Верховного паладина вверг в трепет взгляд этой незнакомки. Это и был тот самый взгляд, который он почувствовал сегодня, а до того вчера. Взгляд одержимого маньяка, нацеленный на намеченную жертву.
— Знаешь, мне надо идти, — быстро забормотал Ильнур, торопясь распрощаться с паладином.
— Да подожди ты, — попытался удержать его тот. — Я ведь не закончил.
— Давай договорим позже. Я действительно очень спешу.
Он повернулся к незнакомке, и страх объял все его существо. Та была уже в двух шагах от него. Упитанная барышня шла прямо на Ильнура, будто на таран. Верховный паладин попятился, отчаянно жалея, что безоружен. Сейчас бы ему очень пригодился его святой меч.
— Ильнур, да что с тобой? — воскликнул паладин, изумляясь странному поведению начальника.
Женщина была уже в одном шаге. Она не спускала с Ильнура взгляда немигающих глаз, и тот ощутил настоящий страх. Ему мигом вспомнились разнообразные слухи о самом мерзком и черном колдовстве, о жутких проклятиях, и о призванных из небытия тварях, преследующих своих жертв. Ему на секунду показалось, что эта женщина на самом деле не является человеком, что она нечто, призванное из тьмы и посланное злыми колдунами по его душу. Он был близок к тому, чтобы закричать от ужаса, и только тренированное годами самообладание позволило ему удержаться от пронзительного вопля.