Грохот, исходящий среди ночи из квартиры, не укрылся от внимания соседей. Те, разумеется, пришли узнать, в чем дело, а заодно посоветовать жильцам прекратить безобразия и дать людям спокойно спать. Но когда в ответ на довольно продолжительный стук в дверь им открыла хозяйка жилплощади, все слова возмущения тут же застряли в глотке у соседей. Трусливо извиняясь, они поспешили ретироваться, и теперь надеялись на то, что после посуды не настанет и их черед разбиваться об стену.
У них были причины опасаться за свою жизнь. Потому что открывшая им дверь Лаура была так страшна, что многим стало дурно. Жители Форинга любили верховную волшебницу, та слыла доброй и отзывчивой особой, всегда приходящей на помощь и никогда не отказывающей людям в беде. Никто никогда не видел ее гневной, злобной, да даже просто угрюмой. Лаура всегда была весела и жизнерадостна, легко заражая своим настроением окружающих.
Но то существо, что открыло дверь соседям, лишь очень отдаленно напоминало прежнюю Лауру. Перед испуганными людьми предстал какой-то жуткий монстр, в чьих мокрых от слез глазах полыхал огонь невиданной ярости. Многим почудилось, что это вовсе не Лаура, что ее место заняла какая-то злая ведьма, или, того хуже, некий ужасный монстр.
— Что вам надо? — строгим голосом спросила Лаура, обводя соседей взглядом.
Те, попятившись, поспешили заверить ее, что просто ошиблись адресом.
После этого волшебница с грохотом захлопнула перед ними дверь, а спустя какое-то время из ее квартиры вновь зазвучал звон бьющихся об стену тарелок.
О, на эти тарелки Лаура имела солидный зуб. Эти чертовы тарелки из дорогого фарфора, с высокохудожественной росписью — столичная работа, мать ее — она лично купила у торговца за кругленькую сумму. Даже с учетом сделанной специально для нее порядочной скидки, трата вышла ощутимая. Верховная волшебница Форинга не была бедна, но такие покупки были существенны даже для ее бюджета.
Для кого же она купила эти тарелки? Неужели для себя? О, отнюдь. Лаура не имела болезненной склонности к роскоши, и могла с равным успехом питаться как с очень дорогой, так и с простой деревянной посуды. Тарелки были куплены для ее возлюбленного, для ненаглядного Коленьки. Точнее для них обоих, чтобы вкушать с них разные кушанья в совместном любовном гнездышке.
Лаура медленно взяла из стопки очередную тарелку, повертела ее в руке, затем, прищурившись, ловко запустила ту в стену. Тарелка, вращаясь, пересекла кухню, и с грохотом разлетелась вдребезги. Осколки брызнули на пол, полетели на стол и в жестяную раковину. Лаура зверски ухмыльнулась.
Покупкой одних тарелок все не ограничилось. Дело в том, что все достижения Лауры в области магии возникли не на пустом месте. С раннего детства она только и делала, что училась. И это обучение занимало все ее время. Ни на что иное его просто не оставалось. Поэтому заклинание светового копья Лаура освоила в четырнадцать лет, тогда как многим чародеям на это не хватало и жизни. Левитацию осилила в пятнадцать. А в двадцать три стала верховной волшебницей Форинга. Но чего она не умела совершенно, так это готовить. Не потому, что боги не дали ей этого таланта, а просто из-за отсутствия свободного времени. Пару раз в жизни ей доводилось готовить яичницу, а все остальное время пищу для нее приготовляли другие.
Но Лаура решила, что должна порадовать возлюбленного кулинарными шедеврами собственного производства. Втайне ото всех она упросила лучшую кухарку Форинга преподать ей несколько уроков. И стала учиться готовить. Не для себя — ей это было не нужно, да и не больно-то интересно. Все ради Коленьки.
Лаура воображала себе, как приготовит для возлюбленного прекрасное кушанье, и они вместе съедят его с этих дорогих тарелок высокохудожественной, черт бы ее побрал, росписи. И тогда Коленька полюбит ее еще больше.
Следующая тарелка оказалась в руке Лауры. Та, прищурившись, наметила точку на стене, и запустила керамический диск в полет. Тот со свистом пересек кухню и угодил точно в цель. Грохнуло. Осколки брызнули во все стороны, а Лаура вновь злобно ухмыльнулась.
Но методичное битье посуды приносило ей мало утешения. Вовсе не безобидные тарелки хотелось ей расколотить об стену, а кое-кого другого.
Увидев прошлым вечером, как ее Коленька самым возмутительным образом целовался с молоденькой целительницей, Лаура едва не лишилась рассудка. Одним богам было ведомом, какого труда ей стоило сдержаться в тот миг, и просто уйти. А ведь желала она иного. Она хотела распахнуть дверь, и устроить этим голубкам веселую жизнь. Так бы она и поступила, если бы не одно обстоятельство. Только оно удержало Лауру от активных действий. И заключалось оно в том, что Лаура вдруг отчетливо осознала — если сейчас она даст себе волю, если сорвется и спустит с тормозов свой гнев, все это кончится большой бедой. Она не сможет себя контролировать, и совершит что-нибудь страшное. Убийство. Она обязательно убила бы эту сопливую совратительницу, и, возможно, не только ее одну. В тот момент ей хотелось прикончить заодно с разлучницей и ненаглядного Коленьку, который вот так запросто навалил кучу на всю ее любовь и принялся обжиматься с первой встречной девкой. Да что там, ей на полном серьезе хотелось разнести вдребезги весь Форинг, буквально сравнять этот город с землей. И ей бы вполне хватило на это сил.
Вот что остановило Лауру. Она побоялась сорваться, и наделать страшных дел, с послевкусием которых ей затем пришлось бы жить до конца дней. А она вовсе не была чудовищем. Сколько она себя помнила, ей всегда хотелось служить делу добра, помогать людям и защищать их от зла. Но в тот миг, когда она застукала своего Коленьку, целующимся с этой дрянной малолеткой, в ней что-то надломилось. И вот теперь, запуская в стену тарелки, Лаура чувствовала, что этот надлом необратим, и уже никогда не срастется вновь.
Методичное истребление посуды не приносило ей желанного успокоения. Лаура тщетно пыталась унять бушующий в ее душе гнев, но тот с каждой секундой разгорался все сильнее. Она все силилась понять, как и почему это произошло — и не находила ответа. Почему ее Коленька, которого она так страстно любила, и который, как ей казалось, любил ее с не меньшей страстью, вдруг начал целоваться с другой? Самое простое и очевидное объяснение Лаура решительно отвергала. Ну не могло же оказаться так, что ее обожаемый Коленька просто попользовался ею, а когда насытился одним блюдом, тотчас же переключился на другое. Нет, этого быть не могло. Просто не могло, и все.
Но все иные объяснения выглядели либо неубедительно, либо были слишком очевидно притянуты за уши. Лаура попыталась убедить себя в том, что подлая разлучница опоила Коленьку каким-то приворотным зельем. Она же целительница, она точно могла приготовить подобный напиток. Но это было слишком неправдоподобно. Сколь бы подлой и бесстыдной ни была эта девка, она же, в конце концов, не сумасшедшая. Применив против паладина зелье, изменяющее его разум, она рисковала угодить в темницу, причем очень надолго. Это было тяжкое преступление, притом преступление, которое очень трудно скрыть. Любой целитель или алхимик способен выявить в крови пациента остаточные признаки приворотного зелья. Нет, вряд ли дело в этом. Коварная разлучница не стала бы так рисковать.
Но что же тогда? Как все это объяснить? Может быть, Коленька еще не оправился от своих ран, и просто не понимает, что делает?
Нет, это тоже было чушью. Лаура провела у постели возлюбленного весь прошлый день, и могла поклясться, что тот находился в здравом уме и не демонстрировал никаких признаков помрачения.
Но тогда выходит, что он сделал это осмысленно. Но зачем? Как он мог предпочесть красавице-волшебнице какую-то сопливую девчонку, которую знал всего пару дней?
Еще одна тарелка разбилась об стену. Лаура покосилась на стопку ожидающей своей участи посуды, и вдруг горько разрыдалась. Она не могла поверить, что едва озарившее ее жизнь счастье закончилось так стремительно и так кошмарно. И какой же несусветной глупостью казались ей теперь все ее мечтания об их с Коленькой совместной жизни на далеком острове, вдали от всех опасностей и ужасов этого мира.