– Где сейчас этот Ухарев?
– Болтается где-то по городу, если, конечно, в провинцию не свалил. Его фоторобот у всех постовых имеется. Рано или поздно попадётся.
– А ускорить этот процесс нельзя?
– Конечно, можно. Если наши штаты раза в три увеличить. И на всякие дурацкие мероприятия не дергать. Типа охраны митингов или операции «Антитеррор». Это вы, белая кость, себе работу ищете, а нас она в любое время суток находит. Даже на унитазе вволю не посидишь. – Опер безнадежно махнул рукой.
– Только не надо давить из меня слезу. Давай лучше вернёмся к тому случаю в клинике. В какой именно корпус проник Ухарев?
– Представь себе, в тот самый, где кантовался Намёткин. Но попрошу не обобщать. Всякие аналогии здесь неуместны.
– А этаж?
– Достал ты меня! – застонал опер. – Тот этаж, тот! Только крыло другое. И зачем я тебе всё это рассказал!
– Слушай, мне нужен Ухарев. – На Донцова вдруг накатил охотничий азарт, чувство столь же древнее и неукротимое, как голод и похоть.
– Мне тоже. Кто же от гарантированной премии откажется.
– Тогда давай поможем друг другу. Мне Ухарев, тебе премия.
– Если бы это было так просто, я бы его и сам давно повязал.
– Но ведь другие его как-то находят. Мужья постылых жён и жёны неверных мужей.
– Хочешь знать технологию?
– Хочу.
– Тогда слушай и мотай на ус. Хотя сомневаюсь, что моя наука тебе пригодится. Знаешь, как называется наше время?
– Время перемен. – Донцов ляпнул первое, что пришло в голову, хотя правильнее было бы сказать что-то вроде: «Время прокладок и памперсов».
– Нет, время организованной преступности, – поправил его опер. – Даже карманник обязан отстегнуть часть своей добычи авторитету, который держит этот район.
– Вот так новость! Ты мне прямо глаза на жизнь открыл.
– Подожди язвить и слушай дальше. Само собой, что киллера-единоличника никто терпеть не будет. Свои же братья-бандиты поймают и в сортире утопят. Спокойно работать можно только под надёжной крышей.
– Какая же надёжная крыша имеется у мелкого киллера Ухарева?
– Это как раз и не важно. Важно совсем другое. Наша блатная братва кучкуется в основном на Октябрьском рынке. Легально состоят в охранниках, а нелегально пасут всех дельцов, начиная от торговок семечками и кончая оптовиками. Вид эта публика имеет весьма колоритный. – Опер провёл ладонью по своему бритому черепу. – Вычислить их можно с первого взгляда. Допустим, ты потенциальный клиент, который уже навёл справки у знающих людей.
– Допустим, – кивнул Донцов.
– Смело подходишь к этим шурикам и говоришь: «Надо бы с Кондуктором увидеться, дело есть». Тебе отвечают: «Иди пока, парень, погуляй, а мы подумаем, про какого такого Кондуктора ты нам фуфло толкаешь». Первый контакт состоялся. Отходишь себе в сторонку. История эта может не иметь никакого продолжения. Значит, ты чем-то братве не глянулся. В другом случае к тебе подваливает мелкий шкет и спрашивает, какое именно дело у тебя имеется к дяде Кондуктору. Излагаешь свою просьбу. После этого контакт опять может оборваться. А может и продолжиться. Тебе предлагают завтра в определённое время подойти в определённое место. Там и состоится конкретный разговор. Другой шкет, который первого, наверное, и не знает, берёт все установочные данные жертвы и назначает цену. Да не с потолка, а вполне определённую, как в прейскуранте. На домохозяйку одна цена, на таксиста – другая. Сразу отдаёшь все деньги. И с приветом. Ты их не знаешь, они тебя не знают. Иди домой и начинай готовиться к похоронам того, кого ты заказал.
– А не обманут?
– Никогда! – с чувством произнёс опер. – Блатные самая добросовестная и обязательная публика в нашей стране. Если взялись кого-то убрать, то обязательно уберут. Бывают, конечно, накладки. От них никто не застрахован. Но человек, ежедневно пользующийся общественным транспортом и не имеющий надежной охраны, заранее обречён. Пусть он даже будет Брюсом Ли или Ильёй Муромцем.
– Факт, безусловно, печальный.
– Какой уж есть. Но без ложной скромности скажу, что нашими стараниями поголовье киллеров сокращается. А теперь слушай сюда. – Опер наставил на Донцова свой указательный палец, словно из пистолета прицелился. – Предупреждаю, не вздумай сам лезть в это дело. Я-то уже понял, что у тебя на уме. Блатные народ ушлый и изворотливый. В нашей жизни они лучше любого профессора разбираются. Милиционера с ходу вычисляют, по одной только роже, как фашист еврея. Кроме того, их бывшие сотрудники органов втихаря консультируют. За скромное вознаграждение своих, суки, сдают. Ты ещё и на рынок зайти не успеешь, а там уже самая последняя шавка будет знать, что сюда легаш ряженый топает. С тобой даже разговаривать никто не станет. Это в лучшем случае. А могут и подрезать. Чтоб другим неповадно было.
– Зачем же милиционера на стрелку посылать! Можно тихаря незасвеченного использовать.
– Это ты думаешь, что он незасвеченный. Урку не обманешь… А кроме того, где ты возьмёшь тысячу баксов? Деньги-то в любом случае пропадут. Их авторитет в собственные руки получает, а уж потом с исполнителем делится. И учти, кукла не пройдёт. Фальшивки тоже. Это равносильно, что мусульманину вместо баранины кусок свинины подсунуть.
– Проблема, конечно, серьёзная, но разрешимая, – последние слова Донцов не сказал, а скорее выдавил из себя.
Вновь навалилась слабость, уже ставшая привычной, но каждый раз всё равно пугающая. И сам опер, и все окружающие его предметы утратили вещественность, словно отодвинувшись в какой-то совсем другой, иллюзорный мир.
Хорошо хоть, что нынче слабость пришла одна, без тошноты и рвоты.
– Что с тобой? – донеслось как бы издалека. – Расстроился от моей трепотни?
– Душно у вас что-то, – произнёс Донцов через силу. – Я, пожалуй, лучше на свежий воздух выйду. А за консультацию спасибо. Про пузырь я не забыл. Даже два поставлю.
– Так в чём же проблема? Рабочий день на исходе. – Опер продемонстрировал ему циферблат своих навороченных часов, где из-за обилия стрелок ничего нельзя было разобрать, – сейчас какого-нибудь добровольца в магазин сгоняем.
– Нет, не получится. Дел ещё много. Да и строго у нас с этим. В любой момент могут в главк вызвать.
– Да, не позавидуешь твоей службе. У нас хоть и не сытно, да вольно. Дворовый пес с комнатной собачкой местами не поменяется.
– Знаю. Был я псом. Правда, лапы сбил и клыки стёр.
– Заметно… Проводить тебя?
– Ни-ни. Я сам. – Донцов встал, опираясь на край стола. – Извини, я фамилию твою забыл. Кого спрашивать, если вдруг понадобишься?
– Зачем тебе моя фамилия? Она в памяти не держится и на слух не ложится. Здесь меня все Психом зовут. Так и спрашивай. Позовите, дескать, к телефону Психа.
– Договорились… Только ты забыл мне одну вещь на прощание подарить.
– Бери. Мне этого добра не жалко. – Опер извлёк из стола несколько мутных фотографий. – Профиля, извини, нет. Один фас.
– Курносый… – вглядываясь в снимок, задумчиво произнёс Донцов. – Сколько, говоришь, ему лет?
– Около сорока.
– Здесь моложе выглядит.
– Фотка старая. С паспорта переснимали. Теперь он, конечно, изменился. Нервная жизнь и неправильное питание на ком хошь скажутся.
Постояв на крыльце под порывами пронизывающего ветра, съев горсть свежего снега, Донцов дождался, когда приступ дурноты пройдёт, и вернулся в дежурку. Там уже суетился Шкурдюк, похожий на ребёнка, отбившегося от мамы во время стихийного бедствия.