Джихад – настоящий, победительный джихад – по историческим меркам шел совсем недавно, он начался в семьдесят девятом, когда коммунистические безбожники вломились на земли правоверных, в Афганистан, а другие безбожники, американцы – решили делать нусру[18] муджахедам, чтобы те лили кровь в войне с другими неверными. Но Аллаху – лучше ведомо, и потому, через десять с небольшим лет после того, как коммунисты были унижены и изгнаны – на те же многострадальные земли Афганистана пришли уже американцы, чтобы тоже оказаться поверженными и униженными, израсходовавшими все свое имущество – но сделавших умму и Джихад только сильнее.
Джихад был молод – но уже существовала его летопись, летопись писанная кровью шахидов, которые шли на смерть, и им ничего не было нужно, кроме рая, который они получали после своей шахады. Летопись чести, жертвенности и веры, летопись, существовавшая не только в оперативных сводках и файлах систем слежения НАТО – но и передаваемая из уст в уста теми, кто уже вышел на пути Джихада тем, кому еще только предстояло это сделать.
Это были истории о том, как стаи птиц заполоняли небо, как только неверным вздумалось бомбить стоянки муджахедов, о том, как на лес надвигался туман, которого не видели здесь даже старожилы и это помогало муджахедам вырваться из окружения. Это были истории целых семей, которые продавали дома, продавали все свое имущество и выселялись в лес, чтобы идти по пути джихада. Это были истории о том, как отец просил сына собрать пояс для матери, которая отправлялась в логово врага, чтобы совершить амалиятуль истишхадию, и сын делал это, а мать, отправляясь в путь, говорила детям: вы тоже долго не задерживайтесь в этом мире, я жду вас там. О том, как другая мать, у которой было несколько сыновей, получив известие о том, что один из них стал шахидом Инша Аллах говорила: я бы хотела, чтобы шахидом стал Али, потому что Салим более опытный амир и муджахед…
И все эти истории – только подтверждали то, что главное – не танки, самолеты, ракеты и бомбы, главное – Аллах…
Амир вспомнил слова еще одного человека, которого он встретил в Афганистане. Это был уважаемый шейх, и он сказал фразу: наши дети – лучше нас, а дети их детей – будут еще лучше. Он сказал это, глядя на дым, который поднимался на месте подрыва очередного патруля кяффиров. И амир в который раз убедился в его правоте.
Наши дети – лучше нас. Их г’аклу[19] чист, как слеза, они не отравлены тем ядом, которым правоверных травили долгие годы, ядом безбожия, неверия, соглашательства. Когда они видят харам – они испытывают гнев, но в отличие от нас – идут не в мечеть, а в лес, на джихад. Даже сын этого кяфира – оказался хорошим мусульманином, раз видя все то, что творится вокруг него – решил выселиться и встать на джихад. А его отец – лишь подтверждает своими словами, что он вышел из ислама и стал кяфир – раз хочет остановить своего сына.
Амир – мог много чего сказать своему заблудшему брату, но вдруг – словно сверху кто подсказал – он почувствовал, что не нужно этого делать. Слова ему не нужны, не помогут – он уже убил свою душу…
– Я поговорю с твоим сыном. Объясню ему про джихад…
Чеченец всмотрелся в глаза амира – но те были непроницаемы и черны.
– Хорошо… – решился он, передал небольшую папку – вот здесь все. Три машины, куплены чисто. На всех думские пропуска и еще два удостоверения помощника депутата. Карты, позывные, время реагирования, наиболее уязвимые точки. Две квартиры, куплены чисто, обе по документам – на пенсионерах, русских. Еще место под Москвой там есть тайник. В тайнике есть оружие и патроны, их достаточно. Как вы и просили…
– Хорошо. Аллах с нами, брат…
Чеченец ничего не ответил. Молча оставил папку в руках Амира, пошел к выходу…
Тимур Магомедович Ураев – официально был безработным и не имел ничего, но на деле он имел три машины, записанные на стариков, чтобы не платить транспортного налога. Садясь в одну из них – роскошный Лексус-470 – он напряженно размышлял.