Раз, два, три — и мост переброшен. Но мост этот в прямую противоположность крыловскому выдерживает только Адлеров. Приглядевшись к самому себе, индивидуальное сознание находит в себе такое содержание и «мыслительные возможности», которые превосходят его единичность. Оно изначально содержит в себе идею сверхиндивидуального, родового сознания. Но если такие идеи заключены в переживаниях Я, то этим доказано существование родового сознания, отраженным светом которого светит Я. Так рассуждает Адлер.
Но ведь это же точное воспроизведение методологии картезианского варианта онтологического доказательства бытия божия! Достоверно существование моего сознания. Анализ этого сознания обнаруживает идеи, превосходящие его собственные возможности. Следовательно, существует нечто высшее, чем человеческое сознание, благодаря чему последнее наделено обнаруженными в нем идеями. Ergo, бог существует, и нечестивость посрамлена. Но раз это доказано, — соотношение меняется: бог становится первичным, а Я, бывшее отправным пунктом анализа, — вторичным. У Адлера место бога заступает «духовная природа», «родовое сознание», «обобществленное сознание», но методология перехода от субъективного идеализма к объективному здесь одна и та же. И поэтому Адлер столь же способен доказать существование внесубъективного сознания, сколь Декарт «доказал» (что ясно было даже и Канту) бытие бога. Таков адлеровский мост. Если он не приводит к внесубъективному миру, зато приводит к богословским рудиментам в философии XVII века.
Если бы Адлер остановился на таком понимании вопроса, нам следовало бы от рассмотрения его «обоснования» перехода к другим Я перейти к выяснению того, действительно ли спасает «паше сознание» от субъективизма. Но мы не дослушали Адлера до конца и поэтому недопоняли всей «глубины» понятия «сознания вообще». Это — не просто коллективное сознание, а нечто большее, нечто более возвышенное. Вслед за Кантом Адлер понимает общезначимость содержания сознания (его объективность, по кантианской терминологии) весьма расширительно: не только для людей, но и для всех возможных разумных существ (141). При этом не человек и не люди (коллектив) являются основанием и носителем сознания, а… как раз наоборот. «Духовное, как основание всякого Я-сознания, само должно быть понято, как безличное (ichlos), т. е. как некая активная закономерность, в которой психологическое Я, «человек», представляет лишь форму проявления (Erscheinungsform)» (141). «В последовательной теории познания, какою является теория сознания, «человек» уже не выступает, так как сам он лишь содержание познания» (141). Да, теория последовательная, что и говорить. Но, оказывается, под «сознанием вообще» в ней разумеется не коллективное, межиндивидуальное сознание, а сознание внеиндивидуальное, безличная духовная закономерность. Чтобы окончательно отряхнуть с читателя прах всяких «догматических» предрассудков, Адлер предостерегает его от связывания этого сознания с мозгом. В отличие от психологического сознания, т. е. человеческого мышления, «сознание как особая фундаментальная духовная закономерность (Eigengesetzlichkeit) не только возможно без мозга, но иначе даже не может быть постигнуто…» (141). Итак, субъективное сознание рассматривается как проявление безличного, суверенного, безмозглого «сознания вообще».
Наконец это «оригинальное» философское построение, «возвышающееся над противоположностью идеализма и материализма», завершается рассуждением о сознании не только вне людей, но до людей и даже до земли. «Конечно, земля существовала до человека (и на том спасибо. — Б. Б.), но не до сознания, так как земля, ее возникновение и развитие и все протяжение развития до человека суть не только содержания сознания, но и определения сознания, которые благодаря формам сознания только и стали возможны» (140–141). И после этого Адлер смеет заявлять, что смешны и устарелы наши доводы в пользу двух линий в философии, что смешение проблемы бытия с проблемой познания давно «похоронено под смех критической философии» (131), что неокантианство не связано с той линией в философии, которая «утверждает, что дух существовал прежде природы».
Познавательный критицизм, по Адлеру, «преодолел» субъективизм и солипсизм. Он строго различает «яйные» (ichhaft) и «не-яйные» формы сознания. Он признает и внешний мир вне субъекта, но, разумеется, не вне сознания. Что касается вопроса, откуда берется содержание сознания, — этот вопрос конечно отпадает, так как совпадает с вопросом, «откуда сознание вообще?» (139).