— Так, может, он наоборот рассчитывает на то, что ты подумаешь, что он ни при чем, раз он сам тебя позвал?
— Нельзя этого исключать, — согласился Гленард. — Однако я бы рассматривал эту вероятность как чрезвычайно малую. Ну, либо я идиот, и не распознаю хитрого бандита у себя под носом.
Миэльори молча усмехнулась и снова уставилась в тарелку, сражаясь с очередным куском колбасы.
— На удивление неплохая колбаса для этого насквозь пропахшего рыбой края, — Миэльори запила кусок колбасы пивом. — Рыбу я не могла терпеть с детства. У нас ее было немного, сам понимаешь, в степи не до рыбалки, хотя иногда мы жили на берегу Морайне. Но запах рыбы я никогда не переносила. Как видишь, до сих пор не люблю.
— Простите, господин… — негромкий голос прервал разговор Гленарда и Миэльори. Гленард поднял голову и узнал вчерашнего собеседника — молодого с короткой пшеничной стрижкой.
— Доброе утро, — Гленард поприветствовал стоящего у стола собеседника. — Как зовут-то тебя?
— Рагиком кличут, — юноша почесал затылок.
— Рагиком? — удивился Гленард.
— Ну, вообще-то Рагнаром, но Рагнара, говорят, я еще не заслужил…
— Славное имя, — Гленард улыбнулся. — Ну, присаживайся, юный Рагнар. Подозреваю, что у тебя ко мне дело.
— Дык, это, вы, господин, вчера чудовищами интересовались…
— И?
— Ну, кое-что могу рассказать. Только тихонько…
— Ясно дело, — кивнул Гленард. — Ну, рассказывай.
— Тут, ээээ… Вы же человек небедный…
— Понятно, — Гленард усмехнулся. — Сколько.
— Двадцать золотых[3]! — выпалил Рагик.
— Пять.
— Ну… Пятнадцать.
— Десять.
— Хорошо, пусть будет десять, — вздохнув, согласился юноша.
Гленард полез в кошель на поясе и отсчитал десять золотых монет, положив их на стол.
— Рассказывай.
— Есть эти чудовища, есть, — прошептал Рагик, наклонившись к столу. — Много здесь про них говорят, но всё больше шепотом, потихоньку, чтобы, дык, не накликать беду на себя. Говорят, что страхолюдины эти из моря выходят и тех, кто на себе клеймо бранное несет, того забирают в свои подводные сады.
— Бранное клеймо? — удивилась Миэльори. — Это что ещё за хрень? Неприличные татуировки что ли?
— Наш юный друг, вероятно, имеет в виду печать избранности, — предположил Гленард.
— Точно-точно! — воспрял Рагик. — Печать, значит. Бранную. Ну, вот я и говорю.
— Откуда ты вообще слов таких набрался? — Гленард покачал головой.
— Ну, это…
— Давай-давай, рассказывай. Твои десять золотых ждут. Ты на них себе здесь дом можешь неплохой построить, я знаю. Так что отрабатывай, Рагик, не скрывай ничего. Ты хочешь сказать, что то, что чудища забирают людей — это хорошо?
— Ну, это он говорит… — юноша замялся.
— Он — это кто?
— Ну…
— Давай, Рагик! — Гленард начал раздражаться.
— Айомхэйр.
— Это еще кто?
— Священник. У него храм у Шьееназского мыса, это недалеко отсюда, километров десять.
— И что он?
— Ну, истории всякие рассказывает… Красивые. Его многие слушать любят. Изо всех деревень съезжаются. Если кто что о чудищах морских и знает, то только он. Лучшее него никто знать не может, факт.
— Как думаешь, Миэльори, — Гленард взглянул на альвийку, — стоит эта информация десяти золотых?
— Думаю, она стоит двадцати сантиметров стали в горло, — девушка кровожадно облизнулась.
— Благородный господин… Вы же обещали… — юноша побледнел. — Я ж больше ничего не знаю! Ничего-ничегошеньки! Клянусь!
— Ну, если не знаешь, то держи свое золото, — Гленард, улыбнувшись, подтолкнул монеты по столу к Рагнару.
Тот схватил монеты, поклонился, и, пятясь, выбрался на середину зала трактира, а потом, развернувшись, выбежал наружу, громко хлопнув дверью. Гленард покачал головой.
— Доедай, Миэльори. Поехали, познакомимся с этим священником.
Шьееназский мыс оказался далеко выдающейся в море узкой холмистой полосой черных скал, покрытой сверху ковром высокой зеленой травы. Погода испортилась, море заволокло плотной серой пеленой. Дождя не было, но появилась туманная морось, и холодный ветер презрительно бросал в лица тайных стражников мелкие противные холодные капельки.
— Тоже мне, храм, — презрительно фыркнула альвийка, издалека, с холма, рассматривая круглое одноэтажное строение, сложенное из больших замшелых темно-серых каменных блоков. Даже отсюда были видны дыры в конусообразной крыше храма, покрытой дерном и старой соломой.
3
Один имперский золотой равен примерно 500 долларам 2017 года. Получается, что юный Рагнар запросил за свой рассказ десять тысяч долларов, чем, естественно, возмутил Гленарда. Сошлись, в итоге, на пяти тысячах и то Гленард явно переплатил.