Вдруг Тамара села, матрас под ней заскрипел.
— Герман, у меня идея.
— Какая идея? Не стягивай с меня одеяло!
— Хорошо, я лягу. Герман, такие, как ты, не способны сами справляться с жизненными трудностями. Честно признаться, я и сама никуда не гожусь, но руководить иногда бывает легче, чем делать самой. В Америке существует такое понятие — менеджер. Давай я буду твоим менеджером. Полностью доверься мне. Представь, что ты в лагере и должен выполнять приказы. Я буду говорить тебе, что делать, а ты выполняй. Я найду тебе работу. Ты в таком положении, из которого тебе самому не выбраться.
— Зачем тебе это? И как это будет выглядеть?
— Не твое дело. Я что-нибудь придумаю. Завтра я обеспечу тебя всем необходимым, а ты будь готов выполнять мои требования. Велю идти сортировать пуговицы — пойдешь сортировать пуговицы.
— Это же твоя работа.
— Она может стать и твоей.
— А что будет, если меня посадят?
— Я стану носить тебе передачи в тюрьму.
— По-моему, Тамара, это просто способ отдать мне твои несколько долларов.
— Нет, Герман. Я не буду от этого в убытке. С завтрашнего дня беру на себя все твои дела, какими бы они ни были. Я приехала недавно, но уже привыкла жить на чужбине. Я вижу, как тебе тяжело, но это все надуманно, это нервы.
Герман помолчал немного и спросил:
— Ты кто? Ангел?
— Может быть. Кто знает, как выглядят ангелы? Я жила в Джамбуле с двумя ангелами — раввиншей из Джикува и ее сыном Мойшей.
— Что с ними сталось? Умерли?
— Ангелы тоже умирают. Особенно в сталинском государстве.
— Да, кто-то меня к тебе направил. Я говорил себе, что это безумие — звонить так поздно ночью, но какая-то сила велела мне… Ладно, отдаюсь в твои руки. У меня больше нет сил…
— Раздевайся. Ты испортишь свой костюм.
Герман встал с кровати и снял пиджак, брюки и галстук, оставшись в одних носках и рубашке. В темноте он положил одежду на стул. Раздеваясь, он услышал шипение в батарее. Начали топить.
Он снова улегся в кровать, Тамара повернулась к нему. Герман то дремал, то прислушивался к ночным звукам. Время от времени он приоткрывал один глаз. Тьма рассеивалась. В коридоре послышались шорохи, шаги, хлопанье дверей. Ночь прошла. Соседи, жившие в квартире, видимо, рано вставали на работу. На оплату этих темных комнат тоже надо было зарабатывать. Потом Герман уснул. Когда он проснулся, в комнате горел свет. Тамара уже оделась. Она сказала Герману, что успела принять ванну. Она разглядывала Германа с деловитостью, которой он до этого никогда в ней не замечал.
— Ты еще помнишь о нашем уговоре? — спросила она.
— Да, помню.
— Иди прими душ. Вот полотенце.
Герман накинул пальто и вышел в коридор. Утром здесь шли споры, кому первому идти в ванную комнату, но теперь дверь в ванную была открыта. Герман заперся и взглянул на себя в зеркало. На него смотрело белое как мел лицо с ввалившимися щеками и красными бегающими глазами. Щеки поросли щетиной. Из шеи торчал острый кадык. Герман взял оставленный кем-то кусок мыла и прополоскал его под краном. Горячей воды уже не было, он помылся еле теплой. «Откуда в Тамаре такая доброта?» — удивлялся Герман. Он помнил ее вспыльчивой, упрямой, ревнивой, мстительной. Но после того как Герман променял ее на другую, Тамарино сердце смягчилось, теперь она была готова помочь ему выбраться из грязи. В чем причина? Никакой причины, никакой логики…
Герман вернулся в комнату и оделся. Тамара велела ему пешком спуститься на этаж ниже и оттуда уже вызвать лифт. Она не хотела, чтобы в доме узнали, что у нее ночевал мужчина. Герман вышел на улицу, утреннее солнце ослепило его. Солнечный свет отражался от снега. На Девятнадцатой улице было полно грузовиков. С них сгружали мешки, коробки и ящики. На Четвертой авеню огромные машины убирали снег. Тротуары кишели пешеходами. Голуби, пережившие мороз, копошились в снегу. По тротуару прыгали воробьи. Тамара повела Германа в кафетерий на Двадцать Третьей улице. Он почувствовал те же запахи, что и вчера на Бродвее, с примесью дезинфекции, которую используют для мытья кафельных полов. Тамара даже не спросила, что Герман закажет. Она посадила его за стол, принесла ему апельсиновый сок, рогалик, омлет и кофе. Тамара посмотрела на него искоса, строго, но в ее взгляде Герман почувствовал любовь. Она не могла жить только ради себя, ей нужно быть чьей-то женой, чьей-то матерью. Выполнять свою биологическую миссию — готовить еду, ухаживать за мужчиной, чтобы он опирался на нее, пусть даже он подлый предатель.