— Ты и правда свихнулся!..
— Будь проклят тот день, когда я тебя встретил! Сука, потаскуха!
— Господи, что я сделала?
Пока Герман кричал, ему пришло в голову, что это не его, Германа, голос, не его манера общения. Его отец обычно кричал так на неверующего еврея: гой, злодей, еретик. Это был древний еврейский крик против тех, кто преступает закон, нарушает договор. Маша закашляла и захлюпала. Она словно задыхалась от рыданий.
— Кто тебе сказал? Леон?
Герман обещал Леону Торчинеру не упоминать его имени, но и не мог скрывать, откуда получил информацию. С какой стати он должен лгать из-за Леона? И что ему выдумать? Он не ответил и услышал Машины слова:
— Это самый отвратительный человек, которого мне довелось встретить в жизни.
— Он отвратителен, но он сказал правду.
— Правда в том, что он предложил мне это, но я плюнула ему в лицо. Это правда. Если я лгу, пусть я не доживу до завтра, пусть никогда не обрету покой после смерти. Устрой нам встречу! Если он осмелится повторить ту же клевету, я убью и его, и себя. Боже мой!
Маша кричала не своим голосом, а голосом оклеветанной еврейской девушки. Все это было до боли знакомо Герману, он словно слышал голоса поколений.
После клятвы Маша разрыдалась. Она рыдала, как дщерь Израилева, имя которой пытался обесчестить какой-то проходимец. У Германа внутри все оборвалось.
— Ну, я лучше промолчу.
— Он не еврей, он нацист!
Маша так закричала, что Герману пришлось отодвинуть трубку от уха. Он стоял и прислушивался к ее плачу. Вместо того чтобы постепенно утихнуть, рыдания становились все громче и жалобнее. В Германе снова пробуждалась ярость.
— У тебя был любовник в Америке!
— Если у меня был любовник в Америке, пусть я заболею раком, пусть Бог услышит мои слова и накажет меня. А если это Леон придумал, пусть проклятье поразит его! Святой Отец, посмотри, что они делают со мной! Если он говорит правду, пусть ребенок умрет в моей утробе…
— Перестань, ты клянешься, как торговка на рынке.
— Нет мне больше жизни!
И Маша захлебнулась в рыданиях на том конце провода.
Глава седьмая
Всю ночь шел снег, рыхлый снег, тяжелый, как соль. Переулок между Мермейд- и Нептун-авеню полностью засыпало. Несколько машин в переулке стояли покрытые снегом, сквозь который проглядывали их темные контуры. Герман подумал, что так, наверное, выглядели колесницы в Помпеях, после того как Везувий засыпал их на три четверти пеплом. Ночью небо приобрело фиолетовый оттенок, как будто чудо изменило мироздание и Земля вошла в новое, неизвестное ученым созвездие. Какое-то давно забытое чувство пробудилось в Германе. Ему вспомнилось детство: Ханука, заготовка гусиного жира загодя на Пасху, игра в дрейдл[95], катание на коньках по каналам и выделывание пируэтов, недельный раздел Торы «Ваейшев»[96] с последним словом «вайишкахейгу»[97], который дети расшифровывали как «Войцех играет в карты на Хануку»[98].
«Все это было когда-то, было! — говорил себе Герман. — Даже если принято считать, что время — это способ мышления, по утверждению Спинозы, или форма мировосприятия, согласно Канту. Однако нельзя отрицать тот факт, что зимой в Цевкуве топили печи толстыми поленьями. Отец, да покоится он в мире, читал Шулхан Арух с комментариями раввинов Йосефа Теомима[99] и Арье-Лейба Коэна[100]. Мама готовила перловку с фасолью, картошкой и сушеными грибами». Герман почувствовал во рту вкус этой каши. Он услышал папино бормотание над книгой, мамин разговор с Ядвигой на кухне, звон колокольчика на санях с дровами, которые крестьянин вез из лесу.
Хотя была зима, воздух на улице — створка окна была открыта — звенел и потрескивал, словно тысячи кузнечиков стрекотали в снегу. В доме было слишком жарко, на сей раз дворник топил всю ночь. Пар в батарее пел монотонную песню, полную тоски и печали, свойственной только неодушевленным предметам. Герману казалось, что пар в трубах жалуется: «Плохо, плохо, плохо… тоска, тоска, тоска…» Лампы не горели, комнату освещал почти дневной свет, розоватый, отражавшийся от неба и снега. Герману чудилось, будто это северное сияние, о котором он читал в книгах.
В эту ночь Герман не сомкнул глаз. Он уже обвенчался с Машей. Она, судя по его расчетам, была на шестом месяце, хотя живот был практически незаметен. У Ядвиги тоже была задержка.
96
И поселился (
98
Шуточное прочтение слова «вайишкахейгу» как аббревиатуры фразы на идише «Войцех шпилт кортн аф хануке» — «Войцех играет в карты на Хануку». Намек на то, что в Хануку было принято играть в карты.