Герман открыл рот для ответа, но подошел раввин. Он сделал огромный шаг, протянул руки и обнял за плечи и мистера Пешелеса, и Германа. Его лицо пылало от алкоголя. Он закричал:
— Я вас ищу, а вы все тут стоите! Вы знакомы, да? Мой друг Нэйтен Пешелес знает всех, и все знают его. Маша, ты самая красивая женщина на этой вечеринке! — Раввин сменил тон: — Никогда не знал, что в Европе остались такие красавицы. Тем более в наше время. И Яша Котик тоже здесь. Вы знакомы, да?
— Я познакомился с Машей раньше вас.
— О’кей, мой друг Герман скрывал ее от меня.
— Он скрывает не только ее, — процедил Пешелес.
— Вы так думаете? Раз так, должно быть, вы его хорошо знаете. Передо мной он прикидывался бедной овечкой. Я было подумал, что он евнух или я не знаю кто.
— Хотел бы я быть таким евнухом…
— Да? От мистера Пешелеса не скроешься, — рассмеялся раввин. — У него везде свои шпионы. Что вы о нем знаете? Мне тоже любопытно.
— Я не раскрываю таких тайн…
— Пойдемте поедим. Проходите в столовую. Встанем в очередь вместе со всеми.
— Извините, рабби, я сейчас вернусь, — сказал Герман.
— Что ты убегаешь? Донжуан и ешиботник…
— Я скоро вернусь…
— Одну секунду, — сказала Маша. — Я хочу его кое о чем спросить. Подожди, Яша! Простите, рабби…
Герман пошел, и Маша направила за ним. Им преградили путь, пришлось проталкиваться сквозь толпу.
— Не беги за мной! — попросил Герман. — Я скоро вернусь.
— Кто этот Пешелес? Кто такая Тамара?
Маша схватила Германа за рукав.
— Прошу тебя, оставь меня!
— Сейчас же ответь!
— Меня тошнит…
Герман вырвался от Маши и пошел искать уборную. Он наткнулся на кого-то, его толкнули в ответ. Какая-то женщина накричала на него, потому что он наступил ей на мозоль. Герман вышел в коридор и, как в тумане, увидел несколько дверей, но не мог понять, где именно находится уборная. Голова кружилась. Ноги подкашивались. Пол шатался под ним, как на корабле.
«Да, это конец!» — сказал себе Герман.
Дверь открылась, кто-то вышел из уборной. Герман вбежал внутрь, наткнулся на кого-то, пытаясь его обойти. Тот обругал Германа. В этой спешке ему все-таки удалось закрыть дверь на защелку.
Герман подбежал к унитазу, его вырвало. Пламенные круги поблекли. В ушах звенело, стучало в висках. Желудок сокращался, выплевывая кислоту, горечь и вонь, о существовании которых Герман и не подозревал. Каждый раз, когда ему казалось, что все уже позади, и он начинал вытирать рот туалетной бумагой, его снова начинало тошнить. Его рвало, он стонал и сгибался все ниже и ниже. Его вытошнило в последний раз, и он застыл, обессиленный и изможденный, чувствуя упадок сил и полное опустошение.
Кто-то стучал в дверь и пытался сорвать ее с петель. Герман снова принялся вытираться. Он запачкал кафельный пол и стену. Все это надо было убрать. Герман взглянул на себя в зеркало, оттуда на него смотрело мертвенно-бледное лицо. Он взял маленькое полотенце с крючка и вытер лацканы пиджака. Попробовал открыть окно, чтобы проветрить, но не хватило сил поднять раму. Герман сделал усилие, и замерзшее окно поддалось. На раме висели сосульки и снег. Он глубоко втянул свежий воздух и на мгновенье задержал его в легких. Он ясно ощутил, как холод возвращает его к жизни.
Кто-то снова принялся рваться в дверь с другой стороны и крутить ручку. Герман открыл и увидел Машу.
— Что ты ломаешь дверь?
— Что случилось? Позвать врача?
— Не надо врача. Поехали отсюда.
— Ты весь грязный.
Маша достала из сумочки платок. Вытерев Германа, она сказала:
— Сколько у тебя женщин? Три?
— Десять.
— Чтобы тебя так Бог опозорил, как ты опозорил меня…
— Я еду домой, — сказал Герман.
— Поезжай, к твоей крестьянке, не ко мне, — ответила Маша. — Между нами все кончено.
— Кончено так кончено.
— Ублюдок, негодяй, шарлатан!
Маша вернулась в зал. Герман стал искать пальто, шляпу, калоши, но спросить было не у кого. Жена раввина, забравшая у Германа пальто и шляпу, куда-то исчезла. Рвота ослабила и опустошила его. Герман не ел с двух часов дня, угощение он едва попробовал.