"Ну хорошо, заходите. Извините, что принимаю вас в кухне, но моя жена нездорова".
"Ах, какая разница, где сидеть? Он же пришел не для того, чтобы его чествовали. Его, да не упадет на него ничей злой взгляд, и без того достаточно чествуют. Недавно он стал президентом самого большого дома для престарелых в Нью-Йорке. Во всей Америке знают, кто такой Натан Пешелес. А в Иерусалиме он недавно построил две ешивы — не одну ешиву, а две! — и там сотни мальчиков изучают Тору за его счет…"
"Прошу вас. миссис Шрайер, мне не нужна реклама. Когда мне понадобится рекламный агент, я найму его. Все это ему вовсе не обязательно знать. Я делаю это не для того, чтобы меня похвалили". Мистер Пешелес говорил быстро. Он выплевывал слова как сухие горошины. Его рот ввалился, нижней губы почти не было видно. Он многозначительно улыбался и сохранял невозмутимость богача, пришедшего с визитом к бедняку. Они остановились у двери в кухню. Прежде чем Герман нашел возможность представить Тамару, она сказала: "Я уже ухожу".
"Не убегайте. По-моему, вам не стоит уходить", — сказал мистер Пешелес. "Вы, конечно, красивая женщина, но я-то не медведь и не людоед".
"Садитесь, садитесь", — сказал Герман. "Не уходи, Тамара", — добавил он. "Я вижу, тут не хватает стульев, но мы можем перейти в соседнюю комнату. Минутку!"
Он пошел в другую комнату. Ядвига больше не плакала. Она стояла и со страхом крестьянки перед чужаками пялилась на дверь. "Кто это?"
"Миссис Шрайер. Она привела с собой мужчину".
"Чего ей надо? Я сейчас никого не хочу видеть. О, я сойду" с ума!"
Герман взял стул и вернулся в кухню. Миссис Шрайер уже сидела за кухонным столом. Войтысь сел на Тамарино плечо и схватился за сережку. Герман услышал, как мистер Пешелес говорит Тамаре: "Всего несколько недель? Но вы совершенно не выглядите новенькой. В мое время иммигранта можно было распознать за милю. Вы выглядите как американка. Абсолютно".
5
"Ядвига чувствует себя не очень хорошо. Не думаю, что она выйдет к нам", — сказал Герман. "Очень сожалею, но здесь не особенно удобно".
"Удобно!", — перебила миссис Шрайер. "Гитлер научил нас, как обходиться без удобств".
"Вы тоже оттуда?", — спросил Герман.
"Да, оттуда".
"Из концлагерей?"
"Из России".
"Где вы были в России?", — спросила Тамара.
"В Джамбуле".
"В лагере?"
"В лагере тоже. Я жила на улице Наброжной".
"Господи, я тоже жила на Наброжной", — сказала Тамара. "С одной раввиншей и ее сыном".
"Да, мир тесен, мир тесен", — сказал мистер Пешелес и хлопнул в ладоши. У него были острые пальцы и свеженаманикюренные ногти. "Россия чудовищно большая страна, но едва встретятся двое беженцев, как оказывается, что они или родственники, или сидели в одном лагере. Знаете что? Давайте лучше пойдем все вниз, к нам", — сказал он, обращаясь к миссис Шрайер. "Позовем Багельсов, Локсов и выпьем немного коньяку. Вы обе из Джамбула, и у вас есть о чем поговорить. Пойдемте же вниз, мистер э — э — Бродер. Лица я запоминаю, но имена забываю. Один раз я забыл имя моей собственной жены…"
"Это как раз то, что забывают все мужчины", — сказала миссис Шрайер, подмигивая.
"К сожалению, это невозможно", — сказал Герман.
"Почему? Берите свою жену и пойдемте с нами вниз. В наше время это не пустяк, когда нееврейка переходит в иудаизм. Я слышал, вы годами прятались на чердаке. Какие книги вы продаете? Я интересуюсь старыми книгами. Один раз я купил книгу с автографом Линкольна. Я люблю ходить на аукционы. Мне рассказывали, что вы тоже что-то пишете. Что вы пишете?"
Герман собрался отвечать, но зазвонил телефон. Тамара повернула голову, и Войтесь пустился в полет по кухне. Телефон стоял неподалеку от кухни, в маленьком коридорчике, шедшем в спальню. Герман рассердился на Машу. Почему она звонит? Она же знает, что он придет к ней. Может быть, лучше не подходить к телефону? Он снял трубку и сказал: "Алло".
Ему пришло в голову, что это может быть Леон Тортшинер. С тех пор, как они встречались в кафетерии, он все время ждал его звонка. Герман услышал мужской голос, но это был не Леон Тортшинер. Некто глубоким басом вопрошал по-английски: "Это мистер Бродер?"
"Да".
"Это рабби Ламперт". Было тихо. На кухне все замолчали.
"Да, рабби".
"Значит, у вас все-таки есть телефон, и не в Бронксе, а в Бруклине. Эспланада,2 — это где-то на Кони Айленд".
"Мой друг переехал", — пробормотал Герман, в ту же секунду осознавая, что эта ложь только осложнит его жизнь.