В «Божественных гимнах», созданных в форме благоговейной беседы души с Богом (пленительный сюжет многих кантат Баха), он поднимал богословско-догматические и нравственно-аскетические темы: о непостижимости Ветхого днями, о Святой Троице, о Божественном свете и его влиянии, о творении мира, о Таинствах Крещения, Причастия, о Страшном суде, воскресении и будущей жизни.
И делал сие настолько глубоко и смело, что Церковь, после его преставления, нарекла ему (наряду с двумя другими богословами ‒ св. ап. и евангелистом Иоанном и отцом Церкви св. Григорием) имя Нового Богослова, и с тех пор ‒ тысячу лет ‒ игумен небольшого монастыря близ Константинополя входит в церковную историю и сознание всех православных, как Симеон Новый Богослов.
Будучи «волом, влекущим Божественный плуг и режущим сладкую борозду слова», он отчеканил формулу, которой достаточно, чтобы навсегда остаться в почтительной памяти взыскующих Бога. Пытаясь высветить рождение Бога Сына от Бога Отца, преподобный вопрошал: «Как это происходит? Как слово от ума. Как отделяется? Как голос от слова. Как Он воплотился? Как слово написанное». (Гимн 59). Не менее прекрасен другой перл: «Слава Христа есть крест!».
Он дерзновенно воскликнул, что бегает за Христом, будто собака за зайцем. Подражая ему ныне, основательные богословы мчат, высунув язык, за Христом, требуя, чтобы Таинство Крещения совершали полным погружением крещаемого в купель. Столь горячим апологетам Симеон Новый Богослов мягко напоминает: Христос «не сказал, что благодать подается только через воду, но, скорее, через Духа и призывание Троицы» (Гимн 3). Сколько ни окунай человека с головой в жидкость, без наития Св. Духа и Пресвятой Троицы крещение не состоится.
Мы страшимся, паникуем, если нам, здесь живущим, пожелают Царства Небесного. Но ведь Царство Небесное, ‒ учит Симеон Новый Богослов, ‒ по благодати внутри нас, это Сам Иисус Христос, Сама Пренепорочная Троица: Отец, Сын и Святой Дух.
Что еще сегодня, в праздник Торжества Православия, в канун дня памяти преподобного, который духом пребывает в Отчем лоне, мы слышим из его уст?
Стань кошкой, стереги мысленную мышь, что противится заповедям и воле Господа. Лучше превратись в волкодава Владыки, дыша яростью на врагов Церкви и собственные грехи. Или расправь крылья хорошей птицей и пари над всеми сетями, под крыльями же разумей святую любовь, без которой никуда не уйдешь (гимн 59).
Аминь.
Синьор махист
«…теперь многое из того, что было
фантастического, даже романтического,
даже пошлого в мечтаниях старых
кооператоров, становится самой
неподкрашенной действительностью».
Ленин
На русском языке, вероятно, нет более острой критики важнейшего труда Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», чем едкая статья «Вера и наука. По поводу книги В. Ильина…», принадлежащая перу Александра Богданова8.
За несколько лет до публикации скандальной рецензии Богданов написал роман-утопию «Красная Звезда» (1908 г.).
Ленин не спускал глаз с колючих сочинений оппонента. Не обошел он и пристальным вниманием «Красную Звезду», к рождению которой был косвенно причастен. Подобно Пушкину, предложившему Гоголю сюжет «Мертвых душ», вождь посоветовал Богданову создать художественный опус для рабочих «о том, как хищники капитализма ограбили Землю, растратив всю нефть, все железо, весь уголь» (М. Горький, воспоминания).
Богданов, медик по профессии, вступил в социал-демократическую партию в 1896 году, когда еще числился в студентах. Он занимался не только естественно-научными исследованиями, но также экономикой и философией, выпустив в свет ряд экономических работ и оригинальных философских очерков, свидетельствующих о стремлении автора сконструировать самостоятельную мировоззренческую систему, что вызвало раздражение у тех, кто отвергал, например, махизм, которым увлекся Богданов.
Эстетические достоинства романа-утопии «Красная Звезда» весьма скромны. Язык прост и точен. Нет закрученной фабулы, свежих метафор, поэтических отступлений, хотя имеется, как в любом романе, лирическая тема ‒ любовь главного героя сперва к жительнице Земли, а затем к обитательнице Марса.
Что заставило политического деятеля в разгар подпольной страды взяться за изложение в художественной форме коммунистических идей? Только ли рекомендация Ильича? Не пытался ли он заглянуть в будущее, чтобы лучше понять, чего ради льется кровь в революции?