Упреки, адресуемые православной эмиграции, Н.А. Бердяев мог бы с неменьшим успехом применить к себе; но кто поверит, будто выпускаемые им за кордоном философские труды – причина ареста и пребывания в концлагере таких мыслителей, как А. Лосев, о. Павел Флоренский? Не бросил ли Н.А. Бердяев читательскую паству на Родине? Не перестал ли он в результате насильственного выдворения из России быть любомудром? И разве это относится лишь к сочинителям метафизических опусов? Ни русская культура (вспомним хотя бы И. Бунина, В. Набокова), ни Русская Церковь в изгнании не только не утратили духовную связь с Родиной, но, очутившись в диаспоре, поскольку отшатнулись от антихристианского обличья социалистической революции, лишь за границей, на свободе могли продолжить традиции подлинно духовной жизни, накапливая среди тягот, унизительной нужды, отчужденности творческие силы для грядущего национально-культурного возрождения России, где была запущена религиозно-философская и научная мысль, а мастера культуры вкупе с рабочим классом маршировали в утопический рай. Что приключилось с теми православными, которые остались в атеистическом пекле? Одни ушли глубоко в катакомбы, другие приняли мученическую кончину, наотрез отказавшись сотрудничать с властью тьмы и казенной Церковью, третьи во главе с митрополитом Сергием, экс-обновленцем, вступили в сговор с режимом, укреплявшим престол сатаны. Печально знаменитая «декларация» митрополита Сергия была «пережитком старой психологии, совершенно негодной для нашей эпохи, психологии слабости и дурной, замкнутой в себе и своем, психологии, рассчитывающей на внешнюю помощь государственной власти»3 (Путь, №1, Париж, 1925, с.5)
Плодами «конкордата» коммунистов и сергиан почти семьдесят лет питалась мировая общественность, не желая прислушаться к крикам о том, что плоды отравлены. В Россию «из-за рубежа доносился обличительный глас ее архипастырей, окормлявших многомиллионное русское рассеяние», ‒ признавал митрополит МП Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн («Советская Россия», 10 октября 1992). Принципиальный противник русской церковной эмиграции Г.П. Федотов еще в тридцатые годы констатировал: «митрополит Сергей создал традицию лжи, которой, к счастью для России, не выдержала русская церковная совесть». От коллаборанта в омофоре оторвались многие самые крепкие и стойкие борцы за веру. Отрицая наличие гонений на религию в совдепии, князья Московской Патриархии «допустили клевету на мучеников, проливающих свою кровь за Христа, утверждая, что все они караются за политические преступления». «Они думали спасать Церковь» таким способом, ибо «больше всего на свете боялись мученических венцов и не могли вынести тяжести разрыва с государством» (Г.П. Федотов, «Судьба и грехи России», т.1, СПб., 1991, с. 193,224).
Патриарх Московский и всея Руси Алексий II любит ссылаться на закон мученичества – не идти без нужды на казнь. Но разве сей закон допускает стать предателем конфессиональных интересов? Эмигранты избегли террора, как сергиане. Однако первые употребили это для дальнейшей схватки с антихристом, а сергиане – для конформистского альянса с врагами Христа. Перед моими глазами до сих пор сидит в своем кабинете теперешний патриарх, тогда управделами Московской Патриархии; подписывая очередное верноподданническое послание на имя председателя Совета министров А.Н. Косыгина, одновременно рекомендует мне употреблять в проповедях побольше елея. Может, он хочет нынче сказать, что на благо Церкви водил правителей за нос, как выражается о своих деяниях митрополит Кирилл, агент КГБ? Иные епископы и пресвитеры во время гонений пользовались хитростью, вступая в закулисный договор с мучителями и подкупая их. Недруги пытали слуг Христовых для вида, не причиняя им никакого вреда. Но лукавство духовенства, удостоенного милости обманом, отвергает правило I св. поместного Анкирского собора. Поскольку подобные пастыри впали в грех из боязни и малодушия, принесли жертву идолам (а идолами, без сомнения, были Сталин и командно-репрессивная система) и тем хотя и на мгновенье осквернили свою душу отступничеством, они недостойны когда-либо приносить жертву и служить тому Богу, от которого отреклись не на словах, а на деле. Ни проповедовать, ни совершать литургию или иную службу им впредь нельзя. Для оправдания союза с кесарем московские иерархи, особливо митрополит Хризостом (Мартишкин), заявляют: не вступи Патриархия в сделку с Кремлем и Лубянкой, Церковь в России погибла бы, народ остался бы без таинств и треб, без панихид, молебнов и т.п. Но как же выжили в подполье миллионы греко-католиков, которые потом со всей своей иерархией, митрополитами, епископами, священниками легализовались на Западной Украине?! Неосергиане повторяют выхлестанные еще Достоевским аргументы Великого Инквизитора («Братья Карамазовы»). Антипод Христа в романе Достоевского полагал, будто люди «ныне… уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим». Мощная пропаганда дурачила граждан России, будто в стране рабочих и крестьян человеку дышится вольнее всего на свете. Но такой ли коммунистической свободы алкал для человека Христос? «Только теперь стало возможным помыслить в первый раз о счастье людей», ‒ проецирует Великий Инквизитор расхожий штамп будущего сергианства. Митрополит Сергий заявил в своем подобострастном обращении к коммунистам (1927 год): «Ваши радости – наши радости!»4 Человек, ‒ богословствует Великий Инквизитор, ‒ был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть СЧАСТЛИВЫМ?» Все, кто негодовал против большевистско-атеистического ярма, – несчастны: полегли костьми. А счастливцы? Восседают на Моисеевом седалище, лепят из людей рабов. Неотразимый козырь Великого Инквизитора, брошенный в лицо Христу: «если за Тобой во имя хлеба небесного тысячи и десятки тысяч, то что станется с миллионами и десятками миллионов существ, которые не в силах будут пренебречь хлебом земным для небесного? «Но мы, ‒ продолжает Великий Инквизитор интонациями Московской Патриархии, ‒ скажем, что послушны Тебе и господствуем во имя Твое. Мы их обманем опять», хотя будут «ниспровергнуты храмы и земля залита кровью». Вы, «карловчане», «спасли лишь самих себя, а мы спасли всех!» Ибо рычагами управления человеческим стадом являются чудо, тайна, авторитет. В совдепии – стране чудес – свирепствовали тайная полиция и авторитарное мышление. И все это лживо благословлялось от Имени Христа православными потомками Великого Инквизитора. Доводы неосергиан как две капли воды похожи на рассуждения не только героя Достоевского, но и персонажа современной литературы. «Я не пошел в заточение вместе с другими священниками, чтобы в этом пропащем городе хоть кто-нибудь мог служить мессу и провожать покойников. Без меня здесь не было бы церкви… Люди дохли бы как псы, без причастия…» Кто автор сего пассажа? Пастырь, чей кум дьявол. Священник, который показал врагу тайный подземный ход в крепость (Ж.-П.Сартр, «Дьявол и Господь Бог», М., 1992 // Сб. «Стена», с.267).