Я попросил больше не продолжать. Уже и так было ясно, что Барановым повезло.
Теперь то же самое языком цифр. По данным переписи 1989 года, в Чечено-Ингушской Республике проживали 1 миллион 270 тысяч человек. Из них чеченцев — 734 тысячи, ингушей — 164 тысячи, русских — 294 тысячи, армян — 15 тысяч, украинцев — 13 тысяч, многочисленными также были диаспоры евреев и греков. Общая численность невайнахского населения составляла 370 тысяч, проживали эти люди в основном в городах. На сегодняшний день из них в республике остались единицы — старики, жены чеченцев и рабы. Большинство наблюдателей сходятся на том, что до начала войны в Чечне погибли 20 тысяч человек и 250 тысяч покинули республику, спасаясь от этнических чисток. Эта крупномасштабная гуманитарная катастрофа была не замечена ни российской общественностью, ни западными наблюдателями.
«У меня все хорошо и с каждым днем становится лучше и лучше» — такой психотерапевтический плакат висит над столом Лидии Наумовой, председателя «Комитета Надежды». Это региональная правозащитная организация, занимающаяся проблемами беженцев — не только русских и не только из Чечни.
Наумова сама из коренных терских казаков, живших в Чечне с 19-го века. Ее предки из станицы Романовской. В 20-е годы по всему Кавказу прокатилось расказачивание, русских из Романовской выселили, многих убили. Делалось это злодеяние руками «красных чеченцев», но этот исторический факт, в отличие от сталинской депортации, основательно забыт. «Красных чеченцев» заселили в освободившиеся от терских казаков дома, а станицу переименовали в Закан-юрт. В Закан-юрте родился Джохар Дудаев. Именно этот факт биографии Лидии Федоровны помог ей вызволить мужа в 1996-м, когда он был уже одной ногой в рабстве. После этого они уехали. О прошлом Наумова не хочет вспоминать.
— Я вам лучше про Баранову дорасскажу. Знаете, сколько положено компенсации тем, кто покинул Чечню до войны? Ноль. Не было никаких чисток. Нам все приснилось. 10 тысяч «русских чеченцев», проживающих в Волгоградской области, дружно увидели один и тот же сон. Короче, Барановым удалось выбить статус вынужденного переселенца и встать в льготную очередь на квартиру, но потом они его потеряли. Случилось это так: в Управлении федеральной миграционной службы им предложили ссуду — миллион триста рублей. С возвратом. До деноминации и дефолта это было 200 с небольшим долларов. Барановы согласились: как раз надо было зимнюю одежду детям покупать. А потом им приходит уведомление, что эти 200 долларов, оказывается, были им даны на покупку квартиры, а стало быть, они свое уже получили и их вычеркивают из очереди и лишают статуса вынужденного переселенца. Это не фантастика. Вот вам документы. Таких историй только в Волгоградской области сотни.
— А почему вы в Страсбургский суд не обращаетесь, как это сделали чеченцы, потерявшие жилье в результате военных действий?
— Дело в том, что Россия подписала конвенцию, по которой признала над собой юрисдикцию этого суда в 1998 году. А практически все русские покинули Чечню до этого срока. Конечно, при благосклонном отношении европейцев к нашей проблеме эту загвоздку можно было бы обойти — на том основании, что наши права продолжали нарушаться и после 1998 года. Но Страсбургский суд ведет себя странно: принимает иски от чеченцев, даже не обращая внимания на то, что они еще не прошли все судебные инстанции в России, а к нашей проблеме относится чисто формально.
В кабинет заходит дедушка в чистой одежде, но от него плохо пахнет. Это потому, что он уже много лет живет без водопровода. Его фамилия Зеленов. Они с женой в Чечне дотянули до 1996-го, потому что старики. В Грозном у них был двухэтажный дом. В России Зеленову выплатили 120 тысяч рублей, которых хватило лишь на халупу в удаленном Быковском районе Волгоградской области.
— Это уже другая история, — продолжает Наумова. — Те, кто безвозвратно покинул республику после 12 декабря 1994 года, право на компенсацию имеют. На основании 510-го постановления правительства от 30 апреля 1997 года. За жилье — из расчета 18 кв. м на человека, но не более 120 тысяч рублей, при условии, что они выписываются из Чечни и отказываются от прав собственности на имевшуюся у них там недвижимость. В 1997-м в Волгограде на эти деньги еще можно было что-то купить, но получать их люди стали не сразу. В постановлении был идиотский пункт, согласно которому надо было зарегистрироваться в органах Федеральной миграционной службы до 23 ноября 1996 года — то есть за полгода до принятия самого постановления. Пока «Мемориал» дошел до Верховного суда и добился отмены этого пункта, случился дефолт. Реально деньги начали платить лишь в 1999 году. Тогда в Волгограде на 120 тысяч уже можно было купить лишь 14 кв.м. Сегодня здесь даже самая убитая комната стоит 150 тысяч. Да, чуть не забыла. Еще нам полагается компенсация за потерю имущества — по 5 тысяч рублей на человека.
В кабинет зашла маленькая тихая женщина, которую можно было принять за девочку, если бы не морщины. Она свою фамилию просила не называть. Она все время чего-то боится.
— А вот постановление правительства № 404 от 4 июля 2003 года, — продолжила Наумова. — Оно касается тех пострадавших от чеченского конфликта, кто возвращается в Чечню на ПМЖ. Им полагается 300 тысяч за потерю жилья и 50 тысяч на человека за потерю имущества. Естественно, ни в том, ни в другом документе ничего не говорится о национальности, но на практике получается, что первое постановление — только для русских, а второе — только для чеченцев. Потому что русский, если он приедет в Чечню, может не дожить до утра. А чеченец, даже если он не собирается возвращаться в республику, запросто может приехать в Грозный, получить компенсацию и вернуться в Россию.
— Надя, вы ненавидите чеченцев? — спросил я у девочки с морщинами. Она дотянула в Грозном до 1999 года, у нее там убили мужа, теперь она живет в общежитии с двумя детьми.
— Нет, — ответила Надя. — Знаете почему? Потому что еще больше я ненавижу русских. Я считаю, что наша трагедия — это история предательства. Сначала нас предали русские политики, которые привели к власти Дудаева. Потом нас предали русские правозащитники и журналисты, которые не замечали, что нас убивают. Потом нас предали русские военные, которые говорили: «Раз вы до сих пор в Грозном, значит, вы тоже чеченцы». А потом нас предали родственники, которые не пускали нас в свои квартиры. Среди чеченцев было очень много подонков, но тех, кто помогал нам спастись от своих же соплеменников, в Чечне было больше, чем в России.
Надя не плачет. Ее мелко трясет. В приемной слышен крик. Это пришла женщина, которую в Грозном на глазах ее мужа насиловали по очереди трое боевиков, а потом на ее глазах забили до смерти ее мужа. У нее истерика, потому что она увидела в приемной чеченцев. Эта женщина не может видеть чеченцев. Таких тоже много. Чеченцы продержались в приемной недолго. Они молча встали и ушли. Стоят на крыльце и нервно курят.
Жертвами этнических чисток в Чечне стали даже те русские, которые относились к чеченцам не просто с симпатией, а кто искренне любил этот народ. Ростислав Подунов — известный диссидент, который в советское время отсидел срок за то, что осудил депортацию чеченцев. До девяностых годов был в Чечне уважаемым человеком. Его стихотворением «Мусульманка», написанным в 70-е годы, восхищаются миллионы мусульман по всей России. Что стало с Подуновым в 90-е — можно догадаться по его стихотворению «Молчание овец»:
Еще один русский, которого не спасло то, что он полностью посвятил себя чеченской культуре, — Александр Петров. В Чечне был известен как Анди Хашумов. Под этим псевдонимом он с 1975 года танцевал и даже солировал в культовом для чеченцев танцевальном ансамбле «Вайнах». Александр потерял в Грозном мать, сам еле-еле дотянул до 1999 года, когда перед второй чеченской войной в город снова нахлынули боевики.