Позднее я не пропускал ничего написанного Владимиром Дубовкой. Сама собой запомнилась поэма «Там, дзе кіпарысы» (1925). Всё в ней было необычным: экзотика никогда мной не виданного Чёрного моря, Ай-Петри, мальчик, что «кусаў на сонцы памідор». География нашей поэзии, ограниченная рамками родной деревни, сразу расширилась. Зачаровал натуральный, ёмкий и точный стих, широкое дыхание ритма, живая и образная лексика. Это я понимаю теперь, а тогда двенадцатилетний местечковый хлопчик был просто очарован музыкой стиха, свежестью слова, новизной картин солнечного края нашей страны. После его поэмы почти у каждого молодого поэта начали появляться циклы крымских стихов. У Дубовки перенимали ритм, ассонансные рифмы, необычную лексику – неологизм и словечки его нарочанского детства. Ему посвящали стихи, многие считали своим учителем. Я до сих пор помню тоненькие молодняковские книжечки с дубовым орнаментом на обложке и портретом автора. Облик Дубовки казался загадочно-романтичным – только половина освещённого лица с припухлыми губами, свисающей на высокий лоб чуприной, слегка прищуренным глазом. Таким он и представлялся мне сквозь годы.
У Дубовки за плечами была хорошая школа. После службы в Красной Армии он закончил Высший литературно-художественный институт имени Брюсова, слушал лекции прославленного поэта, выдающегося мастера стиха и знатока поэтики, учился у П.С. Когана, Н.А.Цявловского, жадно ловил каждое слово А.В.Луначарского, встречался с Маяковским и Есениным, дружил со Светловым и Голодным, овладел сокровищами мировой литературы. И, разумеется, был на голову выше своих друзей по «Маладняку»
В те далёкие годы я и мои друзья не разлучались с тоненькой книжечкой в жёлтой обложке с непонятным названием «Credo”. Каждое стихотворение и каждая строка волновали и открывали необычный свет поэтических образов:
О Беларусь, мая шыпшына,
Зялёны ліст, чырвоны цвет,
У ветры дзікім не загінеш,
Чарнобылем не зарасцеш.
Пялёсткамі тваімі стану,
На дзіды сэрца накалю.
Тваіх вачэй пад колер сталі,
Праменне яснае люблю.
Всё было необычно, ни на кого не похоже, хоть и не всегда мы могли дойти до смысла каждой строки и слова, но тянулись к новизне и свежести совершенных Дубовкинских стихов. Даже его фамилия напоминала зелёный шумливый дуб. Вспоминаются строки из «Credo»:
Дзіваваўся і так кахаў, -
Наглядзецца не мог калісьці.
Зубцамі чорных валос -
галава
Васільком здавалася шалясцістым.
И позднее, в наивной юношеской влюблённости мы часто признавались строками его стихов. Чувства поэта совпадали с чувствами чистых влюблённых сердец.
Стихи эти помнятся вот уже больше пятидесяти лет, а многое, что легко запоминалось с молодняковской поры, давно забылось. Поэзия Владимира Дубовки волновала молодёжь двадцатых годов свежестью чувств и мыслей, совершенством формы, богатством колоритного и сочного языка. И теперь удивляешься, как поэт не растратил языковое богатство белорусской земли, красоту речи нарочанского края, где родился и с которым расстался в пятнадцать лет. В 1915 году беженство привело родителей поэта в Москву. С того времени и до последних своих дней Владимир Николаевич там и жил.
Не раз судьба бросала его в самые разные уголки нашей родины, в стихию разных языковых течений, а он только богател сокровищами живых и образных говоров, находя самые яркие краски для своей поэтической палитры, сюжеты для мудрых и романтических сказок.
«Я никогда не учился ни в каких белорусских школах, - писал поэт в автобиографии, - всё мое знание белорусского языка от матери и из деревни. Вот почему я имею полное право называть белорусский язык – матчынай мовай». Она у Дубовки своя, отличная от других, по-настоящему образная и поэтичная («вусны твае кармазынам асмужаны», «палыны пасівелі на ўзгорку”, «запрыгоршчыць і кіне іх вецер», “толькі дрвівасць, невыраўная мара непрадонныя цеплівіць зірку агні”). Не все языковые находки Дубовки принял наш литературный язык, не всё выдержало испытание временем. А вот широко распространённое “адлюстроўваць” в начале 20-х годов в нашу лексику впервые ввёл Владимир Дубовка. Да мало ли с его лёгкой руки ёмких и образных слов вошло в наш поэтичный язык. В последнее время считаются новаторами и первооткрывателями новых языковых форм – глаголов, образованных от существительных типа “начэе”, “азалее”, “”вуглее”, забывая, что всё это было у молодого Дубовки, что он давно отказался от лингвистических упражнений, не надеясь, что через полстолетия найдутся продолжатели его экспериментов, и присвоят себе приоритет открывателей языковых находок.