Время стирает в памяти многое, даже черты и облик самых близких людей. Портрет Изи Харика через тридцать с лишним лет после его трагической гибели можно со скульптурной точностью воспроизвести по памяти.
Я его вижу только молодым: чёрная, всегда непослушная, как и сам поэт, копна кудрявых волос, крупная складка лба, скрывающая глубокую и трепетную мысль, волевой подбородок и … полёт, вечный полёт неукротимой энергии, высокого вдохновения и стремительности. Его никогда не видели безразличным, уравновешенно-спокойным и самодовольным. Он всегда спешил, спешил больше сделать, больше принести людям света и тепла, окрылить вниманием и добротой. Поэтому так тянулись к нему еврейские, белорусские и русские поэты разных поколений. Он был сама поэзия, мастер с открытой душой, готовый поделиться с каждым своим опытом и щедрым талантом наставника и старшего друга. Харик был их тех, кто всё отдает людям. Его знала и любила Беларусь, ибо он был влюблённым и верным сыном нашей земли, она жила в его сердце и его песнях. Его слушали с восторгом и любили подлинность поэта-трибуна, тонкого лирика, философа и мудрого советчика. Харик остался навсегда молодым, страстным, вдохновенным патриотом. Свидетельство тому – его вечно живые стихи, его влюблённость в жизнь, преданность нашей бурной и светлой эпохе.
Маё жыццё – мой баявы равеснік,
Яшчэ нам столькі суджана пражыць,
Яшчэ злажыць такія трэба песні,
А значыць - трэба доўга, доўга жыць.
Калі ж знянацку куля нападкае,
Ёй трапяткое сэрца не прабіць.
Мне сорамна, што часам смерць пужае,
Калі так хочацца і так патрэбна жыць.
(из стихотворения посвящённому Зелику Аксельроду. 1925г)
Поэт Изи Харик живёт в советской литературе, в сердцах миллионов читателей, он и сегодня говорит с нами на своём родном языке, говорит по-белорусски и по-русски. Всегда вдохновенный и страстный он придёт и будущим поколениям.
Сергей Граховский
P.S. БГАМЛИ (фонд 201, опись2.дело 146)
Из справочника “Беларускія пісьменнікі” Минск, “ Мастацкая литаратура» 1994г.
Ізі ХАРЫК
Ізі (Ісак Давыдавіч) Харык нарадзіўся 17.3.1898г. у вёсцы Зембін Барысаўскага раёна Мінскай вобласці ў сям’і шаўца.
Вучыўся ў хедары, затым у рускай народнай школе ў Зембіне. У юначыя гады пацаваў рабочым на фабрыках і заводах Мінска, Барысава, Гомеля. У 1917г. пераехаў у Мінск на пастаяннае жыхарства. Быў бібліятэкарам, загадчыкам агульнаадукацыйнай школы. У 1919г. пайшоў добраахвотнікам у Чырвоную армію. Прымаў удзел у баях на тэрыторыі Беларусі. Вучыўся ў Вышэйшым літаратурна-мастацкім Інстытуце імя В.Брусава, у 1927г. скончыў Маскоўскі універсітэт. Пасля вяртання ў Мінск у 1928 – 1937 гг. быў рэдактарам яўрэйскага часопіса “Штэрн” (“Зорка”). Старшыня секцыі яўрэйскіх пісьменнікаў СП БССР. У верасні 1937г. рэпрэсіраваны. 28.10.1937г. Ваеннай Калегіяй Вярхоўнага суда СССР прыгавораны да вышэйшай меры пакарання. Рэабілітаваны Ваеннай калегіяй Вярхоўнага суда СССР 13.6.1956г. Член ЦВК БССР у 1931 – 1934гг. Член – карэспандэнт АН БССР. Член СП СССР з 1934г.
Расстраляны 29.10.1937г. …
Скрыганиана.
Мне кажется, что и после смерти я
Буду помнить и буду счастлив, что кто-то
На земле очень любил меня.
Янка Скрыган
Так медленно, так мучительно и тяжело, с такой болью, как эти страницы, никогда и ничего у меня не писалось. И не удивительно. Чем дольше и лучше знаешь человека, чем дороже он тебе, чем ближе к сердцу был друг, тем тяжелее о нём говорить в прошлом времени.
Пока жив я, жив и он в моей памяти, моём сердце, моих видениях. Я и теперь советуюсь с ним, делюсь самыми сокровенными мыслями и сомнениями, представляю, что бы он сказал, чтобы посоветовал, от чего бы предостерёг.
Так вот и живу два года без Скрыгана и … со Скрыганом. Забываюсь, и рука сама тянется к телефону, чтобы уточнить слово, посоветоваться, прочитать новое стихотворение. Рука, как ошпаренная, бросает трубку: не услышу такой знакомый голос, шутку и доброе слово, а то и неожиданные меткие замечания. Последний и самый давний друг отошёл в вечность. Сколько же мы были с ним знакомы? С вынужденным перерывом - больше 60 лет. Дружили около 40. Боже мой, сколько было встреч, бесед, проходок и прогулок по уцелевшим улочкам старого Минска, по лесным тропинкам домов творчества в Каралищевичах и на Ислочи! По лесу он всегда ходил с острым топориком, присматривал сухой дубок или лещину, высекал самую забавную, строгал, чистил, шлифовал, лакировал и раздаривал уникальные кийки, трости, стеки. Мы вместе ездили в недоступные теперь Дубулты. Часами прогуливались по упругому влажному песку побережья, приманивали чаек, слушали плеск волн и шум сосен на дюнах, ходили к латышским друзьям в Яундубулты, Пумпури, Мелужи, на их дачи. Сколько там переговорено, перепето под чарку «Рижского бальзама». А больше всего переговорено на наших кухнях. Там мы чаёвничали, читали новые рассказы и стихи. Янка был особенно чуток к слову, к строке, к интонации: что-то хвалил, что-то беспощадно критиковал. Я пробовал отбиться, а потом убеждался, что он прав: зачёркивал, переписывал и снова ему читал.