Как только наверху заиграла музыка, Скрыган аж заёрзал на месте и стал приглашать Лину на танец (наконец я услышал её необычное имя). Она отнекивалась, но всё же пошла. А я поплёлся наверх, стоял в дверях и завидовал, как Янка краковяком выкручивал польку, кружился в вальсе. Лина быстро устала и, обмахиваясь платочком, вышла из зала, а Янка всё танцевал и танцевал.
Чтобы немного остыть, мы с Линой вышли на маленький балкончик, что свисал над двором соседнего здания электросбыта, заваленного катушками проволоки, ящиками и какими-то приборами. О чём мы говорили, теперь не вспомнить. Я с умилением с смотрел на её тонкий стройный стан, бледно-розовые щёки, голубые глаза, мягкие, чуть вьющиеся светлые волосы, ненакрашеные красивые губы. Такие женщины запоминаются сразу и навсегда. Я только узнал, что она работает машинисткой в издательстве, живёт на тихой зелёной Марковской улице. Музыка смолкла, танцоры начали расходиться. Мы с Линой пошли встречать Янку. Он, взмыленный, счастливо улыбаясь, помог Лине надеть светлый плащик, мы вместе вышли на Советскую улицу и попрощались. Янка взял Лину под руку, и они быстро пошли в сторону парка, а я потихоньку поплёлся к своему, уже давно несуществующему Трамвайному переулку. (Теперь там расположена школа милиции).
Назавтра после демонстрации неподалёку от Дома писателя неожиданно встетил Лину с хорошо мне знакомой издательской машинисткой, Ниной Лейбович. Они были диаметрально противоположные внешне, по характерам, по поведению и взглядам, и всё-таки довольно долго дружили. Нина меня потащила провожать Лину домой. Пошли через парк, по Госпитальной, свернули направо и оказались на тихой Марковской улице, покрытой только что зазеленевшей травкой; за крашеными заборами по обе стороны улицы в зеленоватой вуали стояли сады. Из набухших почек распускались клейкие листочки, зеленели кусты смородины и крыжовника, пахло влажной землёй вскопанных грядок. Во дворах стояли домики и небольшие хатки. Лина жила с родителями в довольно просторном доме с садом и беседкой. Некогда жёлтая краска обсыпалась с обшивки, внутри и снаружи дома виднелись признаки былого достатка.
Линина мама была интеллигентная и образованная дама, отец значительно старше её, высокий, видно, рано поседевший бывший архитектор. Видно, они со времён революции колотились из-за своего непролетарского происхождения. Поэтому и Лина не смогла учиться дальше, а пошла в издательство зарабатывать какую-то мелочь в машинописном бюро. Она и перепечатывала рукопись Янки. Автор часто заходил за готовыми страницами и вот пригласил на первомайский вечер. Лина была рада, что увидела почти всех знаменитых и совсем молодых писателей, таких простых, внимательных, весёлых и деликатных. В разговоре Лина часто вспоминала Янку, призналась, что увлеклась его вещью, иногда листала страницы вперёд, чтобы узнать, что же будет дальше. Она, видно, ждала его и сегодня, прислушивалась к скрипу калитки, а он не шёл.
Янка в то время работал в редакции « Літаратуры і мастацтва», часто ездил в командировки на стройки первой пятилетки, писал очерки для книги «На Циішоўскім пустыры» про строительство Могилёвской шёлковой фабрики, про Осинстрой и Гомсельмаш.
Минская интеллигенция обычно выходила вечерами на прогулки по Советской улице. Тут были все кинотеатры города. На месте теперешнего “Центрального” книжного стоял низкий длинный барак - кинотеатр «Спартак», между Ленинской и Энгельса – «Интернационал», - там где теперь площадь с недостроенным «саркофагом», был кинотеатр «Пролетарий». Все - немого кино, а напротив, на месте ресторана «Нёман», - единственный звуковой и самый шикарный кинотеатр «Красная звезда».
Город был небольшой и немноголюдный, и горожане официально незнакомые знали встречных в лицо и даже начинали здороваться. Иногда и мы с Линой встречались случайно, я провожал её домой, а несколько раз ходили в «Красную звезду». Отношения у нас были чисто платонические. Я знал, что Янка серьёзно в неё влюблён, и в какой-то степени оберегал её. Однажды он таки «засёк» нас в кинотеатре. Мы смотрели первый цветной фильм «Соловей-соловушко». Части фильма демонстрировались тогда с короткими перерывами. Где-то после третьей или четвёртой части я почувствовал – будто мурашки забегали по спине. Обернулся, всего через три ряда за нами сидел Скрыган. Признаться, я почувствовал себя пойманным преступником, однако Лине ничего не сказал. После сеанса я хотел перехватить Янку, но он исчез в толпе. Мне пришлось провожать Лину одному. Как сейчас помню, была тихая летняя ночь, ярко светила полная луна. Под навесью садов вся узкая Марковская скрывалась в тени. По другой стороне кто-то неторопливо прошёлся взад и вперёд. Мы с Линой быстро попрощались, а шагов через пятнадцать меня нагнал Янка и рассмеялся: «Спасибо ,что не даёшь скучать Лине». Я только хлопал глазами. «Но знай, что у нас серьёзные намерения». Я начал оправдываться, говорить, что в моём студенческом положении про девчат и мечтать нечего, что совсем случайно встретил её и пригласил в кино. Больше об этом мы с Янкой никогда не говорили. Вскоре они поженились и начали жить вместе на Марковской в домике с ободранным мезонином. Я учился и работал в «Чырвонай змене» и времени не было на встречи ни с друзьями, ни с подругами.