У 1934г. рэпрэсіраваны, асуджаны тройкай АДПУ на 5 гадоў ссылкі. Справа пераглядалася. Зноў арыштаваны ў 1940 г. Пакаранне адбываў у Карагандзе, Валагодскай, Мурманскай абласцях, працаваў бухгалтарам у леспрамгасе, рыбным кааператыве, выкладчыкам літаратуры ў школе. У час арышту ў Мурманску ўсё створанае ў ссылцы (раман “Жывы дом”, аповесці, навелы) было канфіскавана. Рэабілітаваны 6.1.1961г.
Памёр 8.10.1943г. у лагеры на Поўначы. …
Как был освобождён дневник
Бориса Микулича
В начале 30-ых годов репрессивный страх ещё не до конца испепелил национальное самосознание белорусского народа. Послереволюционные ожидания ещё поддерживали веру в национальное возрождение, будили творческие силы белорусов. За считанные годы белорусский театр, кинематография, музыка, живопись и, особенно, литература стали необходимы каждому, даже едва тронутому культурой и грамотой жителю республики.
Народ знал, читал, уважал и любил своих писателей: книжки расходились сразу, журналы были во всех библиотеках, передавались из рук в руки. На новые “творы” в библиотеках записывались в очередь. Все газеты, кроме “Рабочего” издавались на белорусском языке. Языковой проблемы не существовало, в Белоруссии жили белорусы.
В многоголосице поэзии и прозы в конце 20-х годов завоевало внимание читателей творчество почти подростка из Бобруйска – Бориса Микулича. Первые рассказы, книги “Удар”, “Чорная вірня”, “Яхант”, “Наша сонца”, “Ускраіна”, “Дружба”, “Дужасць” двдцатидвухлетнего автора вошли в первую десятку популярной прозы той поры.
Свежесть тематики, неординарность творческого почерка, сюжетная разноплановость, литературная и гражданская активность привлекали внимание читателей к произведениям и к личности автора. Почти по всем книгам Б.Микулича проводились диспуты, обсуждения и модные в то время “суды” над героями книг.
За пять лет творческой работы автор издал семь книг, напечатал больше сотни рецензий, очерков, статей, обзоров театрального репертуара.
Осенью 1936 года… читатель спросит, почему 36-го, а не 37-го? Белоруссия была пограничной республикой и во всех “кампаниях”- передовой. Так, осенью 1936 года вместе с большинством творческой интеллигенции и Б.Микулич попал в “ежовые рукавицы”. Год следователи ломали ему хребет и душу и загнали на десять лет в сибирский лесоповальный лагерь. Два с половиной года дали передохнуть, весной 1949 года арестовали снова, продержали до осени в знаменитой своим ужасом “американке” и погнали этапом из тюрьмы в тюрьму, в вечную ссылку в Красноярский край. Оттуда Б.Микулич уже не вернулся. Чуткое, изболевшее сердце в комнатушке леспромхозного диспетчера остановилось навсегда в 5 утра 17 июня 1954 года. Он прожил 42 года и не дожил три месяца до реабилитации.
Хоронило белорусского писателя, ссыльного Бориса Микулича (а “вольным” это не рекомендовалось) всё село Машуковка. На его могиле чужие люди поставили памятник и ухаживают за могилой мученика, талантливого писателя, который вдохновенно нёс искусство в каждый уголок своей неволи: читал лекции, ставил спектакли и концерты, писал скетчи и актуальные одноактовки. Его все знали и любили.
В неволе и в короткий перерыв между лагерем и ссылкой Б.Микулич неутомимо работал над повестями “Тяжёлая година”, “Жизнеописание Винцеся Шостака”, “Расставание”, “Звезда”, “Полесская повесть”, новеллой “Гадюка в короне”, писал роман “Адвечнае” про Отечественную войну 1812 года в Белоруссии.
Настоящим событием стала публикация в журнале “Нёман” (№3, 1987, №2, 1988) исповедального дневника “Повесть для себя”. При повторном аресте в Бобруйске дневник был конфискован вместе с другими рукописями. То, что дневник забрали чекисты, мне рассказала сестра Бориса Мария Михайловнв Микулич. Я не надеялся его когда нибудь увидеть, а тем более напечатать. И всё же не все рукописи горят. Не поглотил огонь и дневник Бориса. Если бы июльским днём 1970 года я не отправился в магазин “Столичный”, не встретил бы человека, который подтолкнул меня к поиску дневника, он мог бы навсегда остаться в недосягаемых архивах КГБ. А было так: на площади Якуба Колоса мой знакомый Леонид Евменов разговаривал с симпатичным майором. Я остановился поздороваться. “Знакомьтесь”, - сказал Евменов. Майор говорил на хорошем белорусском и назвал себя: ”Александр Данилович Гаралёв”. Сказал, что знает меня по печати и собирался пригласить на встречу “в нашу школу”. “Что за школа?” – полюбопытствовал я. Он улыбнулся, предвидя мою реакцию. “Школа КГБ. Все наши воспитанники с высшим образованием, разных национальностей и специальностей – от зоотехника до кибернетика. Интересные и пргрессивно мыслящие люди”.