За вокнамі спевы,
За вокнамі вечар
І радасць зямлі і вясны
Чалавечай…
Цыганка ў цьме,
У цьме ёй прысніліся стэп і дарога,
Блуканні і сум,
І любоў,
І трывога…
Мы часто вдвоём, втроём блуждали по улицам, декламировали “Цыганку”, или “Маўчала ноч… Над сінім полем пунсовай кветкай месяц плыў.” Казалось – наши чувства и мечты подслушал и выразил Валерий Моряков. С высоты сегодняшнего опыта и образованности в «Пялёстках» видны наивность, искусственная метафоричность, невысокое мастерство. И это естественно для шестнадцатилетнего поэта.
После тяжёлой болезни я приехал в столицу, надеясь «осчастливить» белорусскую поэзию. Наивные надежды ещё теплились, а действительность остужала их и ставила на своё место. Я не сразу отважился зайти в обшарпанный серо-зелёный особнячок Дома писателя, хотя и был уже членом БелАППа (Белоруской ассоциации пролетарских писателей). Провинциальная стеснительность и скромность не позволяли переступить порог в тёмный коридор дома на два этажа с подвалом-столовой. Часто крутился около входа, всматривался в каждого, кто заходил в писательскую «резиденцию». По напечатанным портретам узнавал некоторых писателей и удивлялся, что из общего потока кое-кто выделялся только шляпой.
Однажды меня заметил Борис Микулич и затащил внутрь. Там я встретился и познакомился с известными по заочной переписке Таубиным, Астапенкой и Кулешовым. У них уже вышли первые книжечки, Таубин нам читал свою новую поэму «Таврида». В соседней комнате на клеёнчатом диване друг другу читали лирические стихи Моряков и Кляшторный. Меня с ними познакомил Таубин. Валерий был таким, каким я его себе представлял по портретам и рассказам. Вскоре все мы спустились по узенькой витой лестнице в подвал писательской столовой. Я был счастлив. Даже не верилось, что обедаю едва ли не со всеми известными писателями.
После обеда расходились небольшими группками. Я пристал к Таубину, Хадыке и Виктору Козловскому. Присели на лавочку театрального сквера, говорили о стихах, лучших и худших, про сложности жизни, про несправедливые наскоки Бенде и Кучара на лирику Морякова и Кляшторного, про их обвинения Хадыки в пессимизме, отсутствии мобилизующей тематики, мажорных настроений, ритмов социалистического строительства, как в «Гудках» Александровича и «Ритмах – контрастах» Хведаровича.* Для меня всё это было ново и неожиданно.
В 1932 году я поступил на литературный факультет Пединститута имени Горького. Было немного удивительно – почему имени Горького? Алексей Максимович институтов не кончал, сразу прошёл «Мои университеты». Я учился и одновременно работал в редакции «Чырвонай змены». Моряков был уже на втором курсе критико - творческого отделения. Это был своеобразный литературный лицей для молодых и уже заметных поэтов и критиков. Самой популярной фигурой был, конечно, Валерий Моряков – автор книг «Пялёстки» и «На залатым пакосе».
Когда в шумном и людном коридоре появлялась его приметная фигура, гомон стихал, все расступались, молодые поклонники шептали: «Вон, Моряков идёт». Я гордился нашим знакомством. Валерий всегда здоровался за руку, спрашивал, что пишется, иногда тут же брал для «Чырвонки» один или несколько стихов.
Он иногда рассказывал, что часто бывает у Купалы. Хлебосольная тётя Владя шедро угощала в то голодное время молодого поэта домашними деликатесами, привезёнными, видимо, из Акопов. Когда засиживались допоздна, дядька Янка оставлял Валерия на ночь в кабинете, иначе до своего Козырева молодой гость добирался бы пешком. Кроме двух линий трамвая, никакого городского транспорта не было.
Когда Валька, как ласково его звали друзья, задерживался на вечерах или собраниях, на ночь его приглашали Хадыка, Кляшторный или Михась Багун. Почти все писатели квартировали в частных комнатушках минских старожилов. Селились «колониями» - на Комаровке, на улице Розы Люксембург, за вокзалом - на Красивой или на Толбухина.
После сборника «Вяршыні жаданняў» («Вершины желаний») (1930) в 1933году вышла последняя прижизненная книга Морякова «Права на зброю» («Право на оружие»). Названием стали слова из «Письма к поэту Петрусю Бровке» - «Дадзена новым нам права на зброю», а дальше оптимистичные мечты и надежды на счастливую и вдохновенную работу: