Коля и взялся угодить начальнику за ежедневную дополнительную миску баланды и каши — слепить у столовой снежных слонов. Эскизы начальник утвердил, сдвинул на затылок шапку, спросил: "Что нужно?".
Коля, видно, бывал в мастерских скульпторов и знал технику лепки. Попросил двух плотников сбить каркасы, ведра — носить снег и воду, рукавицы, две кельмы и чтобы заказали в кузне большой и поменьше резцы. "Сделаем, — сказал Цокур. — Ну и в столовой погреешься. Я скажу".
Через несколько дней возле столовой стояли деревянные каркасы, и Коля начал "ваяние". Боже мой, что это был за мученик! Снега в зоне хватало. Принесет два ведра, сформирует ногу, смочит водой, чтобы смерзлось, и снова потащится. И так до вечера, потом ровняет кельмой и резцами, отойдет, пристально рассмотрит свое произведение и шлифует снова, оглаживает окостеневшими синими руками. Спину, голову и хобот лепил, подставив стремянку. Иногда снег проваливался в середину фигуры — снова слезал, тянул полные ведра. Мороз лютовал, скульптор мерз, но радовался, что его произведение хорошо затвердевает. Работяги, идя в столовую, подзуживали мастера: "Кончай скорей, чтобы было чем кончать у слона".
Коля не раз жаловался, что угодил в такую беду. А Цокур поторапливал: собирался приехать с проверкой начальник управления, удельный князь Унжлага, полковник Почтарев. Вот будет чем повеселить "хозяина". В наш лагпункт начальство особенно любило ездить, и не только лагерное — областное и районное находило, к чему прицепиться, и уезжало не с пустыми руками. На швейной фабрике можно было сшить все что угодно. Вне зоны кожевенной мастерской управлял расконвоированный Дмитрий Белокопытов, осужденный на восемь лет за убийство жены. Там изготавливали хром и шевро отменного качества. Ленинградские сапожники Саша Крылов и Вася Ромашкин шили из них шикарные кожаные пальто и куртки — лагерным и областным начальникам и их женам.
Всем славился цокуровский лагпункт — фабрикой, кожевенной мастерской, портными, инженерами, артистами, художниками, певцами и музыкантами, заказы резчикам по дереву приходили из самого ГУЛАГа. Цокур "по всем показателям" шел впереди: перевыполнял план, имел образцовую зону, подсобное хозяйство, самодеятельность на профессиональном уровне. Поставить слонов — сколько разговоров будет в Управлении!
А несчастный Коля от темна до темна не отходит от своих творений. Бросить всё — страшно: загремишь в кондей, к тому же и жалко было лишиться "гонорарной" подкормки. Перед самым приездом Почтарёва все же закончил и, радостный, поплелся на окоченевших ногах в скользких бахилах доложить начальнику.
Начинало смеркаться. Ветер гнал космы колючего снега, "посеребрил" и пролетарскую пару на аллее. Принимать работу Цокур пришел с начальником производства, бывшим важным ростовским чекистом Лебедевым. За что-то ему припаяли восемь лет, но и тут он был в начальстве.
— Ну как, Никанорович? — спросил Цокур.
Каждому подначальному хочется показать, чего он стоит, как тонко все понимает.
— В общем и целом ничего. Только хобот надо бы завернуть вверх и бивни увеличить.
Хрен с ними. Переделывать уже поздно. Подывись на главное. — И начальник позвал скульптора: — Скажи-ка мени, создатель, это кто?
Слон, гражданин начальник. — Сведенные морозом Колины губы едва шевелились.
Гы-гы-гы! — захохотал начальник.
—А дэ ж головны струмент?
Коля не понял украинского "головны", ответил: