– Послушай! – Гал повысил голос. – Мне уже надоел этот фарс. Я же знаю: никакая ты мне не мать, а фантом, послушно транслирующий сообщения «Шара»! И тебе ни за что не уговорить меня на предательство и не купить посулами бессмертия! Я вам не марионетка, понятно?! Мы с вами – враги и останемся врагами, что бы вы мне тут ни говорили и какие бы спектакли передо мной ни разыгрывали!..
Он невольно осекся, увидев, что по щекам той, которую он принимал за фантом, бегут слезы. При жизни мать плакала при нем всего два раза, и было это так давно, что он уже почти забыл, что чувствовал при виде ее слез. Даже провожая сына на фронт, Эльвира Светова в отличие от других матерей и невест не проронила ни слезинки…
Но тут же явилась мысль: неужели Чужаки так плохо нас изучили за все эти годы, что не могут воспроизвести выражение людских эмоций? И Гал подавил в себе желание наплевать на все правила и запреты и броситься к женщине, которая плакала на помосте, броситься, чтобы обнять и прижать ее к себе. Он резко повернулся, собираясь уходить, но голос «матери» остановил его.
– Хорошо, – сказала она. – Пусть будет так, как ты хочешь. Во всяком случае, пока твой час еще не настал… Но свою миссию тебе все-таки придется выполнить. «Шар» дарит тебе Уподобитель.
Что-то промелькнуло в воздухе, и в руке Гала оказался продолговатый предмет, похожий на дубинку. Он недоверчиво поднес его к глазам. Это было то самое оружие, которым его пытались уничтожить Существа до того, как он попал в туннель.
– Нет, – воскликнул Гал. – Я не хочу!.. – Он отшвырнул «дубинку» в угол зала.
И тут свет в его глазах стал меркнуть, словно освещение регулировалось реостатом, как бывает в голотеатрах перед началом зрелища. И вместе со светом меркло и сознание; казалось, Гал погружался в вязкую темную пучину. Он пытался сопротивляться этому, но тщетно – тьма поглотила его…
Хуже всего было днем, когда Морделл трудился в своей секретной военной лаборатории или читал лекции в Интервильском университете. В эти часы Гал чувствовал себя заключенным, хотя, конечно же, его никто не удерживал: он мог преспокойно распахнуть дверь – и уйти, куда ему хочется. И, однако же, – нет, не мог… И от сознания этой невозможности хотелось волком выть.
Он бродил по комнатам, не зная, чем бы заняться. Вокруг было множество книг, но ни одна из них не интересовала Гала. Вернее, он не мог заставить себя вчитываться в книгу. То же самое и с головидением – его раздражало буквально все: и приторно слащавые голоса дикторов и ведущих, и упрямый кретинизм рекламы, и напыщенный пафос в сообщениях о войне с Пришельцами, и… в общем, все раздражало.
Первое время Гал отсыпался и приходил в себя – слишком много ему пришлось пережить в последние дни. Потом он нашел способ убивать время: готовил разные блюда, которые отсутствовали в каталоге автоматической доставки пищи на дом. И с первой же попытки превзошел самого себя, приготовив пельмени так, как их готовила мать: провернутый дважды фарш из свинины и говядины, нежнейший, как плоть новорожденного; тончайший, как лист бумаги, слой теста, замешенного на одних яйцах; такие пельмени никогда не развариваются, а только морщатся, как кожа на пальцах после длительного купания в горячей воде, и их можно не жевать – достаточно проглатывать. Однако Морделл проглотил пельмени, даже не оценив их должным образом. Он сказал, ему все равно, что есть, лишь бы это что-то было съедобным. После этого признания у Гала напрочь пропала охота заниматься кулинарными изысками.
Неудачной оказалась и попытка отвлечься путем наведения порядка в том хаосе, который, по мнению Светова, царил в доме Морделла. Доктор давным-давно отказался от домашних киберов, поскольку они, по его словам, имели обыкновение портить его драгоценные книги мощным турбопылесосом. Гал потратил почти весь день, чтобы пропылесосить тяжелые ковры, висевшие на стенах, разложить по местам вещи, помыть вручную паркетные полы и отчистить добела всю кухонную посуду. К приходу ученого в доме все блестело и лучилось, как у хорошей хозяйки. Вопреки ожиданиям Гала, Морделл отчитал его за самоуправство, как напроказившего школьника. «Но у вас здесь был такой беспорядок», – пробормотал Светов. «А что, по-вашему, есть порядок? – накинулся на него Морделл. – Когда все разложено по полочкам и на каждой вещи – табличка с наименованием?! Да вы, оказывается, ужасный тип, Гал!.. Такие вот любители порядка, как вы, – источник бедствий для всего человечества! Таким обязательно надо навести порядок в городе – улицы заасфальтировать и деревья в парках обрубить по одной мерке! Потом они наводят порядок и в природе: вырубаются леса, уничтожаются животные, поворачиваются реки вспять, насильственным путем устанавливается один и тот же климат на всей планете! Ну а потом… – Он немного помолчал и добавил: – А потом такие люди стремятся навести порядок в обществе – разумеется, так, как они его понимают…» Гал в тот раз обиделся и наговорил Морделлу дерзостей, но после этого никогда больше не притрагивался к щетке и тряпке, ограничиваясь мытьем посуды с помощью древнего кухонного автомата.
И вот теперь ему совсем нечем было заняться. Поэтому он кружил по комнатам и думал, думал, думал… Главной проблемой оставалось – что делать дальше? Предположим, отсидится он до тех пор, пока его не перестанут искать (сколько, интересно, времени пройдет? год? два?), а потом?..
И по-прежнему мысли его упорно возвращались к Инне… тьфу, к Коре. Хотя думать об этом Гал себе запретил, он временами отчетливо видел перед собой ее лицо и слышал ее голос и смех, и тогда невольно мелькало в голове: что с ней сейчас? как она? где она?..
Взгляд его остановился на зеркале, висевшем на стене. Гал подошел к нему и уставился на свое отражение. Все эти дни он не брился, и растительность на лице становилась просто-таки дремучей. Если надеть еще шляпу и черные очки, его вряд ли кто узнает… Или не рисковать? Куда, собственно, ты намылился? Что ты хочешь? Ты же знаешь: в городе на каждом углу – проверка документов. Да и куда ты пойдешь без денег? И самое главное: случись что – ты подставишь под удар Морделла. Так ты хочешь отплатить ему за свое спасение?..
И тут Гал разозлился. Да что ж теперь, всю жизнь быть беглецом? Морделла он ни в коем случае не выдаст – умрет, но не выдаст. Да и гулять долго он не собирается, просто прошвырнется в пределах квартала… пятнадцать минут, не больше… глотнет свежего воздуха – и обратно. А в случае чего… ты же хотел проверить, не так ли? Вот и появится такая возможность…
Совсем не к месту он вспомнил, как в один из первых дней, когда сомнения раздирали его душу, он все-таки решился. Взял в ванной лезвие безопасной бритвы – Морделл почему-то предпочитал бриться именно станком, а не современными автоматами-паучками, которых сажаешь себе на лицо, и они тщательно удаляют с него волоски под корень – и долго вертел его в одеревеневших пальцах. Потом, решившись, почти не нажимая, чиркнул по предплечью – хорошо, что не по венам. Боли он не почувствовал, и это, казалось, подтвердило его предположения, но когда он взглянул на руку, то увидел, что она вся в крови… «А что ты ожидал? – спросил он себя. – Что раны вообще не будет? Может быть, это происходит только в том случае, когда опасности подвергается сама жизнь? Что ж, проверь себя капитально: например, полосни этим лезвием себя по горлу». Но при одной мысли об этом предательски екнуло сердце, и он понял, что никогда не решится на такую проверку.
Гал пошел в спальню, открыл платяной шкаф и стал рыться в скудном гардеробе Морделла. Ему нужен был другой костюм – в том, в котором он спасался бегством из отеля, ходить по улицам было не только опасно, но и попросту стыдно…
Доктор не раз предлагал ему купить что-нибудь из вещей, но Гал упрямо отнекивался: ему было неловко чувствовать себя должником. В конце концов они сошлись на компромиссе: Светов получил полный карт-бланш в плане пользования одеждой Морделла. Тем более что он и профессор имели примерно одинаковые габариты…
Гал наконец выбрал себе неброский пиджак и надел его. Уже выходя из дома, он вдруг осознал, в какую рискованную авантюру пустился. И куда меня черт несет, с досадой на самого себя подумал он. Всю жизнь куда-то несет… Ведь это совершенно бессмысленно. А в чем теперь смысл? – одернул он себя. В том, чтобы окончательно уйти в затворничество?