– Да, – в растерянности проговорил Гал. – Я вас прекрасно понимаю, Анатолий Алексеевич. Но чем я, собственно… Я же не врач и даже не претендую на роль шарлатана от так называемой «нетрадиционной медицины». Чего вы от меня, в конце концов, хотите?
– Чтобы вы излечили мою жену, – ответил полковник. – Я знаю, кто вы на самом деле, и думаю, что для вас это не составит особого труда.
– Но, черт возьми, каким образом?! – воскликнул Гал, по-прежнему ничего не понимая. Из всех возможных объяснений этой идиотской ситуации в голову ему приходило только одно: несостоявшийся Джеймс Бонд свихнулся от страха за жену…
Зографов ответствовал в том смысле, что ему, Галу, должно быть виднее, каким способом можно устранить недуг его супруги.
Они препирались подобным образом еще, наверное, с четверть часа. Потом Светов вдруг обратил внимание на то, что местоимение «вы» в устах полковника все меньше начинает относиться лично к нему, Галу, и все больше – к некоему множеству, к которому Гал якобы должен принадлежать…
И тут до него наконец дошло.
Он был настолько ошеломлен измышлениями полковника, что язык его сам собой выдал самые забористые выражения из лексикона спейсеров.
Судя по намекам и прочим высказываниям, Зографов вбил себе в голову, что Гал – вовсе не Гал, а Чужак, Пришелец, представитель ИЦ – словом, враг, замаскированный под своего. А посему он должен обладать какими-то необыкновенными способностями – в том числе и в области медицины. Иначе как объяснить тот факт, что его до сих пор не смогли убить лучшие снайперы СК? И если уж Пришельцы способны внедрять своих будущих агентов в человеческие зародыши – значит, до этого они длительное время изучали людей со всех точек зрения, в том числе их анатомию, физиологию и метаболизм. А раз так, то им должна быть известна и некая панацея от тех заболеваний, которые являются для человечества неизлечимыми…
Несуразность этой шизофренической логики была настолько очевидной, что Гал невольно рассмеялся. Но, присмотревшись повнимательнее к своему собеседнику, он понял: для Зографова эта нелепая идея не только не смехотворна, но, наоборот, стала убеждением (человек охотнее всего верит в то, во что ему хочется верить). И Гал почувствовал одновременно отвращение и презрение к этому жалкому человечишке, который готов был предать всех и вся, пойти на любое преступление, забыть о долге и порядочности – лишь бы его любимая женщина не умерла.
А представь себя на его месте, сказал себе Гал. Вот ты презираешь его – а в сущности, за что? За то, что он готов пожертвовать и собой, и другими ради дорогого ему человека? Разве это по-своему не благородно? И потом, как бы ты поступил, если бы у вас с Корой все было хорошо, и ее вдруг постигло бы такое же несчастье, и у тебя была бы возможность спасти ее, но при этом тебе пришлось бы втоптать в грязь все свои принципы и понятия о чести и нравственности? Неужели ты бы не воспользовался такой возможностью?! Гал не знал, как ответить на этот вопрос.
Зографов внимательно наблюдал за реакцией Светова. И ждал, кусая губы, его ответа. Так и не дождавшись, сказал: – Я понимаю, что вы должны подумать, Гал. Что ж, я могу подождать. Но не слишком долго. – Он глянул на настенные часы. – У вас в запасе от силы… час. Через два часа рассветет. И тогда любое ваше решение уже будет бесполезным, потому что, к сожалению, его невозможно будет реализовать…
Полковник демонстративно повернулся к экрану ГВ. Выдержки ему было не занимать. Профессионал.
Гал лихорадочно прокручивал в голове возможные варианты. Так шахматист в жесточайшем цейтноте просчитывает последствия чертовски соблазнительной, но – увы! – рискованной комбинации…
…Предположим, я сейчас посмеюсь над ним, сумею убедить, что он заблуждается… Хотя сделать это будет нелегко: уж слишком он уверен в своей правоте. Но если все-таки это удастся – как поступит Зографов? Ведь я тогда буду ему не нужен, более того: стану опасен как свидетель его готовности пойти на предательство. Да, в этом случае ему ничего не остается, кроме как прикончить меня и заработать благодарность от своих шефов… Страшно умирать, признайся, страшно?
…С другой стороны, если принять предложение этого Ромео в чине полковника, то придется либо обманывать его, либо… либо сделать его Джульетту бессмертной. Первое – противно, второе – чревато последствиями… Потому что, сказав «а», надо говорить не только «б», но и «в», и «г», и все остальные буквы, до самого конца алфавита. Сначала – Эвелина, потом и сам полковник захочет приобщиться к вечности, а потом мне захочется обессмертить Кору (неужели она не достойна того, что желает получить эта парочка?); ну а затем – и себя, и Морделла, и много других умных и хороших людей (ведь не одни же сволочи остались на этой планете!). А потом придется обессмертить и других безнадежно-больных и несчастных (неужели я смогу спокойно смотреть на их мучения?!). И в конце концов обязательно возникнут сомнения: кто достоин бессмертия, а кто – нет; кто – плохой, а кто – хороший; и я непременно окажусь в тупике, потому что в людях добро и зло присутствуют примерно в равных пропорциях, и скорее всего я в итоге махну на все рукой и начну делать бессмертными всех подряд, и это будет длиться вечно, потому что я и сам стану вечен. Не на это ли рассчитывали Пришельцы, навязав мне Уподобитель?.. Причем всякий раз, чтобы подарить человеку вечность, мне придется убивать ero, a значит – причинять боль ему самому и его близким. Разумеется, это будут самые гуманные и благородные убийства за всю историю человечества, поскольку слишком велика и щедра будет компенсация за них.
…Если, конечно, такую компенсацию можно считать благом для человечества… Вот ты же сам боишься бессмертия еще больше, чем смерти. Так почему же ты уверен, что все остальные будут с радостью жить вечно? Где гарантия, что если и не сразу, то через сотню, через пятьсот, через тысячу лет они не проклянут и тебя, и дарованное тобой (вернее, Пришельцами) бессмертие?..
…Послушай, братец, а кто тебе вообще дал право решать за все человечество, а? Пришельцы? Так они же – враги человечества, и не просто враги, а враги по образу мышления, враги по разуму. Как Пришельцы могут что-то решать за людей, если они не в состоянии представить, что это такое – умирать! А ведь именно сознание неизбежности конца на протяжении всей истории рода человеческого определяло мышление, развитие, жизнь, цели людей. Отнять у них это сознание – значит в корне изменить те основы, на которых зиждется человеческая цивилизация. И останутся ли люди людьми после такого «хирургического вмешательства»?.. М-да, ситуация… Прямо-таки цугцванг в цейтноте, если пользоваться шахматной терминологией. С одной стороны, только сами люди должны решать, что им во благо, а что во зло, быть или не быть, умирать или бесконечно воскресать… С другой же-а если они не могут сами решить? Или не хотят? Но почему именно я должен решать за них? За что мне такая непосильная ноша?..
Но давай-ка вернемся к нашим конкретным баранам. Ведь имеется еще один представитель рода человеческого, который полагает, что имеет право решать за других. Так что ж ты ломаешь голову, Гал? Подворачивается прекрасная возможность спихнуть если не всю, то хотя бы частичку своей ответственности за судьбы мира на него, и ты потом сможешь с чистой совестью удалиться подальше от людей и от Пришельцев, и пускай они сами разбираются с проблемой бессмертия… С чистой совестью? Ты уверен, что угрызения совести действительно не будут мучить тебя?..
Гал глянул на настенные часы. Пора было заканчивать этот затянувшийся тайм-аут.
– Послушайте, Анатолий Алексеевич, – проговорил он, еще сам не зная, что собирается сказать. Полковник с нарочитой неторопливостью повернулся к Галу лицом. – А как вы смотрите на то, чтобы избавить меня от этой вашей… как ее?.. иммобилизации, а? Я, между прочим, давно уже хочу в одно место.