Наконец ему удалось загнать меня в угол, и он принялся методично разбивать мое лицо в лепешку (оружия у него уже не было, так что Светов мог действовать обеими руками). Я понял: еще немного – и он выбьет из меня мозги. Сопротивляться было бесполезно, потому что он, казалось, превратился в машину, единственное предназначение которой – убивать…
И тут я наконец сообразил, что у меня остается лишь одно-единственное средство остаться в живых.
И тогда я произнес своими разбитыми, окровавленными губами слово-детонатор.
Кулак Светова повис в воздухе. Лицо его выразило сначала бесконечное удивление, а потом словно превратилось в маску.
Он стал озираться вокруг.
Затем подбежал к «люциферу», поднял его и решительно поднес к своему виску. Формула самоуничтожения сработала!
Я отер кровь с лица и попытался стиснуть зубы, но во рту было сплошное крошево.
Выстрела, однако, не последовало. Лишь сухо щелкнул курок. Потом еще раз. И еще. В патроннике кончились заряды – они все пришлись на долю бедняжки Коры…
Светов отбросил пистолет в сторону, и в его руке опять возникло Оружие. Формула – поистине ужасная штука, она не дает покоя зомбированному до тех пор, пока он не покончит с собой…
Рука Перевертыша дернулась, и тотчас же ноги его подкосились и он замертво рухнул на пол. Я увидел, как оружие, выпавшее из его руки, растворяется в воздухе.
В комнате раздался чей-то крик. Я оглянулся. Эвелина, приподнявшись на локте, широко распахнутыми от ужаса глазами смотрела на бездыханное тело Светова. Потом она увидела труп Коры. Наконец посмотрела на меня, и наши взгляды встретились…
Глава 12
Он шел по широкому проспекту мимо пестрых, как цыганская юбка, торговых автоматов, мимо пустых кабин Уединения, мимо огромных высотных корпусов с черными противосолнечными стеклами, мимо взлетных площадок аэров, мимо комп-закусочных под колпаком генераторов микроклимата, мимо голографических рекламных установок, на разных языках предвещавших отсутствие всех проблем для тех, кто пользуется зубной пастой «Белый клык» (варианты: автоматическая зубочистка на ядерных батарейках… мыло… краска для волос… парики… эпиляторы для подмышек… кибернетический WC).
Он не знал, как называется этот город и в каком месте земного шара он находится. Его это не интересовало Уже не интересовало. Как и многое другое из того, что интересовало раньше.
По магнитной ленте проезжей части неслись, подчиняясь командам систем автоматического управления, турбокары, экранопланы и магнитовагоны. На скорости свыше трехсот километров в час они сливались в одну сплошную полосу, и временами создавалось странное ощущение: казалось, мчится не поток машин, а ты сам куда-то мчишься. Знать бы только – куда…
Гал не знал этого. Он шел, не чувствуя ни усталости, ни голода, ни жажды, – шел вот уже второй месяц. Иногда он отчетливо представлял себе, как своим безостановочным движением заставляет вращаться Землю чуточку быстрее. К сожалению, это было, конечно, не так…
Проспект, видимо, протянулся в бесконечность. Солнце, казалось, пыталось расплавить его, чтобы и здания, и бетон, и тефлон, и термопластик растеклись по земной поверхности этаким огромным искусственным озером, но из этого ничего не выходило.
Люди, попадавшие в поле зрения Гала, не очень-то мучились от жары. Почти все они были одеты в специальную одежду с микроклиматом – словно поместили себя холодильную камеру. И они с недоумением оглядывали Гала с головы до ног, очевидно, сочувствуя ему, не принявшему мер для защиты от солнечного излучения (на нем была открытая рубашка и легкие брюки из саморегенерирующей искусственной биоткани).
Впереди проспект плавно переходил в набережную, огибающую большое искусственное озеро. Между парапетом тротуара и водой тянулась узкая полоска песка, расцвеченная куполами установок микроклимата, под которыми наслаждались ничегонеделанием сотни людей. Над водой висела призрачная дымка испарений, превращавшая силуэты городских строений по ту сторону озера в некую фата-моргану. В разных местах озера на волнах качались лодки, и до набережной доносились обрывки громкой музыки и смеха.
Идиллия, с горечью подумал Гал. Все они так уверены, что у них впереди – уйма времени и можно вот так бездумно покачиваться на волнах в компании полуголых красоток, а потом сидеть за столиком кафе в двух кварталах отсюда и тянуть через соломинку бесконечный коктейль. И ни о чем не думать, и ничего не делать – вот мечта этих идиотов. Хлеба и зрелищ. Пищи и развлечений. Напиться и забыться. Уколоться и потрахаться с кем придется…
А не слишком ли строго я сужу их? – подумалось вдруг. И не слишком ли упрощаю их потребности? Тебе-то легко судить, ты у нас теперь – вечный, приятель…
И тут он опять почувствовал приближение приступа. Черт, как не вовремя. Ведь вокруг столько людей, и это обязательно привлечет их внимание. Как тогда, на мосту. Что ж, если приступ не удастся пересилить (а разве тебе это когда-нибудь удавалось? – тут же промелькнула мысль), то надо хотя бы избежать цирковых эффектов. Типа падения с небоскреба, как это было на прошлой неделе, кажется, в Агломерограде. Он вспомнил глаза зевак, когда, пролетев около тысячи метров к тротуару, как ни в чем не бывало поднялся с асфальта, отряхнулся и пошел себе восвояси. Никто даже не попытался его остановить. Впрочем, и от суицида его никто никогда не пытался удержать, хотя иногда его «прихватывало» – вот как сейчас – на публике. Сведение счетов с жизнью – интимное дело каждого, а влезать в чужие интимные дела в современном мире считается просто неприличным.
Он спустился с тротуара и побрел по песку, проваливаясь в него по щиколотку. Потом его скрутило так основательно, что идти стало невмоготу. Сознание заполнила одна-единственная мысль: нужно во что бы то ни стало покончить с собой.
Он сел прямо на песок и достал из кармана специально припасенный для этих целей охотничий нож с голубоватым блеском титанового лезвия. Повертел его в руках, примеряясь поудобнее, а потом вонзил самозатачивающееся острие в то место, где у него находилось сердце, – если, конечно, оно у него еще было.
Боли он не почувствовал. Крови тоже не было. Нож мягко вошел в плоть и застрял в ней этаким колом. Как всегда случалось в таких случаях, тело стало как бы бесплотным туманом.
Гал дождался, пока приступ пройдет и тиски самоубийственного импульса отпустят его мозг, и только тогда выдернул нож из-под сердца. Спрятал нажатием кнопки лезвие в рукоятку и стал приходить в себя.
В голове было пусто, как в безвоздушном пространстве. Однако мысли понемногу возвращались в нее, и первой из них была: «Будь ты проклят, Зографов!» – Эй, с вами все в порядке? – раздалось сверху. Он поднял голову. И тут же отвернулся. Над ним стояла довольно миловидная девушка, не обремененная избытком верхней одежды. Купальник из модного синтез-фибра лишь подчеркивал ее изящные формы.
– Вполне, – прохрипел в ответ Гал, стараясь как можно незаметнее спрятать нож в карман брюк, что сидя сделать было не так-то просто.
– Я видела… Мне показалось, что… – Девушка растерялась. Она наверняка наблюдала за попытками Гала покончить с собой. – Вы уверены, что с вами все нормально?
Гал усмехнулся. Уверен ли он!.. Если б она только знала, насколько глупо звучит ее вопрос!
– То, что вы сейчас видели, – объяснил он, по-прежнему не поднимая головы, – это всего-навсего фокус. Дело в том, что я увлекаюсь такими штучками давно, и временами новая идея приходит в голову в самом не подходящем для этого месте…
Такая «легенда» у него была заготовлена для тех любопытных, которые случайно оказывались свидетелями его очередного приступа. Как правило, это срабатывало безотказно. Хотя, возможно, какое-то недоумение у очевидца «чудесного» воскресения самоубийцы и оставалось, но после разъяснения Гала случайному свидетелю оставалось лишь растерянно пожать плечами, извиниться и убыть по своим личным делам восвояси.