I
Лютая вражда Зейнел-бега и Лутфи-бега известна всем и каждому, даже малым детям.
Они живут в одной махале, на одной улице, но Зейнел-бег молится в мечети Ибрагим-паши, а Лутфи-бег — в Таш-мечети, только бы не встречаться. И в разные кафаны ходят. Лутфи-бег завсегдатай у Али-бабы, а Зейнел-бег — у Узун-Усе. Из-за них весь город поделился на две партии. К Али-бабе ходили сторонники Лутфи-бега, а к Усун-Усе сторонники Зейнел-бега.
Нельзя сказать, что партии вели себя достойно. Когда наступало время выбирать представителя в меджлис, бесновалась одна партия, бесновалась другая, одни не пропускали в меджлис Лутфи-бега, другие — Зейнел- бега.
Говорят, вот уже двадцать лет, как Лутфи-бег ни разу не прошел мимо дома Зейнел-бега, хотя тут лежит его путь на чаршию: кругом обходит, за баждаханой (весовая), а зимой с великим трудом шлепает по грязи. Еще говорят, лет сорок — пятьдесят назад в нашем городе было одно кладбище, а когда эти два рода рассорились, начался раздор, вражда дошла до того, что они даже покойников не захотели хоронить на одном кладбище. Так что теперь у нас два кладбища.
И детям запрещали вместе играть. Крепко доставалось тому, кто ослушается или обманет. Мейтеб (школа возле мечети) был один, при Таш-мечети, Зейнел-бег отдал туда своего сына, но тотчас забрал, когда Лутфи-бег послал в мейтеб своего.
А посмотри, что делается на базаре. Станет Зейнел-бег покупать воз дров или древесного угля, крестьянин просит шесть грошей, а Зейнел-бег дает пять, потом пять с половиной, и стоит ему открыть рот, чтобы накинуть еще металик, как тут же Лутфи-бег шлет кого-нибудь из своих дать шесть грошей, только бы выхватить покупку из-под носа.
Длится эта вражда от века, сколько свет стоит, но, правду сказать, причины такой распри и ненависти никто не понимал. Не зная, что их к этому толкает, враждовали между собой отцы и деды. Кто ведает, когда это началось, когда два рода рассорились и возненавидели друг друга, но ненависть переходила от отца к сыну, и все уже давно забыли, из-за чего она началась.
Ты скажешь, раз они соседи и их разделяет только стена, возможно, предки повздорили из-за клочка земли. Разве мало соседей, которые из-за клочка земли готовы глотку друг другу перегрызть и стать кровными врагами? Но дело в том, что они не такие соседи. Они живут в одной махале (район города/поселка), на одной улице, на одной, стороне, но их разделяет небольшой дом с садом, принадлежащий ходже Ути-эфенди.
А людям неймется, они продолжают доискиваться первопричины, породившей распрю, болтают то одно, то другое. Но что они могут знать, если Лутфи-бег и Зейнел-бег сами ничего не знают. Спросят Лутфи-бега:
— С чего пошла у ваших стариков такая вражда? Что за причина?
— Кто его знает!— отвечает он.— Видно, не зря. А как поглядишь на этого негодяя и бандита... (они друг друга даже по имени не называли), тут и убеждаешься, что мои предки были правы!
Спросят у Зейнел-бега, он качает головой:
— Не знаю! Только если б не предки начали вражду, я бы сам ее начал, сегодня же.
Одни говорят: предки Зейнел-бега отдали невесту в семью Лутфи-бега, а те ее выгнали, с тех пор обе семьи ненавидят друг друга; а иные утверждают, что корень зла не в этом, просто однажды предки Лутфи-бега обещали дать что-то Зейнел-беговым, да передумали; третьи говорят: где это видано, чтоб кровная вражда из-за таких пустяков разгорелась? Без крови тут не обошлось, иначе откуда бы такая ненависть?
Время от времени находились охотники их мирить. Появившийся в городе новый мютесариф (окружной начальник) быстро разобрался, что это пагубно не только для двух родов, но и для всего города, как ни крути, оба дома богатые, беговские, крепкие, к тому же и Зейнел-бег, и Лутфи-бег почтенные люди, ничего дурного о них сказать нельзя.
Только и мутесариф ничего не смог поделать.
— Мой отец, мой дед, все мои предки были врагами этой семьи,— заявлял Лутфи-бег, — как же я могу стать ей другом?
— Те, кто жили раньше нас, были умнее. И если они не замирились, то и мы, клянусь аллахом, не можем! — отвечал Зейнел-бег.
Тогда мютесариф призвал ходжу Ути-эфенди и так сказал:
— Вот что, ходжа-эфенди, разве ты не понимаешь, что не зря сам аллах определил тебе жить тут, между двумя врагами? Что же это, твои ближайшие соседи лютые враги, а тебе, ходже, будто и дела нет?
Ути-эфенди рассказал все по порядку: чего он только не делал, но, ничего не добившись, отступился.
— Нельзя тебе отступаться, ходжа! Это нам позволительно начать и бросить, тебе этого не дано. Видишь, как аллах все устроил — два враждующих дома, а между ними дом ходжи. Ты обязан их помирить во что бы то ни стало!
Ути-эфенди устыдился и тут же отправился в лавку Лутфи-бега, начал разговор издалека, а потом сказал:
— Пора тебе понять, что аллаху угодно покончить с этой враждой еще на вашем веку. У тебя нет наследника, а у Зейнел-бега есть сын. И у тебя был сын, но аллах пожелал взять его к себе. Тебе некому завещать вражду, а Зейнел-бег завещает ее сыну. Ты отдашь дочку на сторону, а Зейнел-бег повелит сыну истребить твой род, погасить твой очаг. Не останется у тебя потомков по мужской линии, способных постоять за себя, ненависть падет на тех, кого породит твоя дочь.
Лутфи-бег и сам часто об этом думал. Пока был жив его сын, он держался куда заносчивее, намного злее сжимал кулаки, а как потерял ребенка и в доме осталась одна девочка, ему словно крылья подрезали. Сколько раз, бывало, как увидит Зейнел-бегова Сеида, сядет, обессиленный, и предастся тяжкой тоске, но совсем одолеть себя печали не давал.
— Не угаснет мой род, Ути-эфенди! — отвечал он ходже.— Я готов взять в дом последнего бездельника, голодранца из голодранцев, дать ему богатство, выдать за него свою дочь, только бы он принял мое имя и мой завет.
Видит ходжа, что тут толку не будет, покачал головой, нахмурился, положил четки в карман и отправился домой.
II
А уж если Ути-эфенди не сумел подобрать нужных слов и ничего не смог добиться, никто не сможет, ведь Ути-эфенди на редкость ученый ходжа; чего он только не читал, где только не был. Однажды он дошел до Стамбула и предстал перед шейх-ул-ислама (глава ислама в Стамбуле), тот о многом его расспрашивал. Идя по улице, Ути-эфенди не смотрит ни налево, ни направо, только перед собой и всегда что-то шепчет, а что — никто не знает. Правда, у него две жены, но он больше сидит за святой книгой, чем с женами.
Сколько людей приходят к нему за советом и за наукой, а он каждого встретит приветливо, каждого наставит, а начнут благодарить, отвечает:
— Если я дал добрый совет, благодарение тому, кто умудрил меня помочь тебе. Если же плохо посоветовал — грех на моей душе, а тебя пусть умудрит аллах меня не слушаться.