— И мне это на хрен не нужно! — восклицаю я. Теперь мое отчаяние становится очевидным, но мне плевать. Все, что мне остается, — униженно умолять, и это я тоже добавляю в микс. — Хочешь, чтоб я умолял? — требовательно бросаю я. — Черт, я буду умолять. — Со всей дури бухаюсь на колени, приподнимаю голову и глазею на него, ладони опускаю на бедра. — Умоляю тебя, Уилл. Дай мне шанс найти файл.
Он отводит взгляд. Словно ему больно видеть меня на коленях.
— Скажи зачем, — жестким тоном говорит он, челюсть напряжена. Кажется, будто даже мышцы шеи тверды как сталь. — Мне необходимо знать зачем.
Закрываю глаза и, склонив голову, стискиваю зубы. Я стою на коленях, демонстрирую свою потребность самым физическим, висцеральным способом из всех возможных. Неужели этого не достаточно? Ему обязательно нужно вытащить из меня все сокровенные тайны? Это все, что у меня осталось, особенно сейчас, когда даже студия, мое жалкое убежище, была обнаружена.
— Хочешь знать, что думаю я? — спрашивает он.
Поднимаю глаза и настороженно на него смотрю.
— Думаю, дело в твоих родителях. Думаю, в файле содержится нечто такое, что ты хотел бы просмотреть. — Он наблюдает за мной, встает и, сощурившись, что-то прикидывает. — Или тебя беспокоит, что это может просочиться. Твое нежелание, чтоб файл увидел свет, личного характера, не так ли? Ты знаешь наверняка, что там что-то есть, или только подозреваешь?
Хочется закрыть глаза и спрятаться от этого проницательного взгляда. Но я вынуждаю себя смотреть на него, столкнуться со всем с высоко поднятой головой.
— В этом файле много информации, — говорю я. — И да, думаю, кое-что может быть и о моих родителях, но это лишь часть. Куче других людей не пойдет на пользу, если файл окажется не в тех руках.
Это правда. Сказанное мной — совершенная, неоспоримая правда. Но в этот самый момент я осознаю кое-что важное: «Я понятия не имею, что стану делать с файлом». Единственное, что я знаю, — мне нужно его увидеть. Выяснить, о чем там говорится. А после этого? Передать начальству? Зарыть? Уничтожить? Не знаю, и сейчас добавить мне нечего. И будет нечего до тех пор, пока я не заполучу файл. Чувствую, что пойму только тогда. И именно тогда узнаю, что я за человек на самом деле.
Продолжаю прессовать.
— Одна неделя, — молю я и, как бы ни было сложно, удерживаю его взгляд. К исповедям я не привык, а он толкает меня в те места, куда идти мне совершенно не хочется. В новую страну, где все кажется непредсказуемым и опасным.
Спустя минуту он отвечает:
— Женщина, с которой я работаю, настоящая карьеристка. Должно быть, тебе известен этот тип. — Он улыбается, хотя улыбка фальшивая. В ней слишком много усталости. Морщинки возле глаз не появляются. Внезапно я не могу его прочитать. А хочется до ужаса. — Сейчас у нее приказ — избавиться от Ползина. Поэтому они пригласили меня, и мы работаем в паре. Могу сказать, что пять лет назад Ползин и управление прекрасно ладили. Теперь они на ножах. Кто знает, может, через пару месяцев между ними все наладится.
Внутри все опускается. О чем он говорит?
— Все сводится к тому, — продолжает он, — что приказ в любое время могут отменить. И ее это вполне устроит, потому что она тоже в игре. Просто очередной игрок. — Пауза. — Но меня не устроит. Я не игрок, Кит.
Разумеется, я об этом знаю. С самого начала знал. Но понятия не имею, что это значит. Как далеко он зайдет? У него, как и у меня, задание. Он не станет подчиняться приказам?
— Нет? — Мой голос даже для моих собственных ушей звучит хрипло.
Наблюдаю за движениями его кадыка. Тяжелый взгляд сосредоточен на мне. Воздух между нами кажется невыносимо густым.
— Нет.
Жду, сердце колотится, желает, чтоб он сказал больше. Нуждается в том, чтоб он сказал больше.
— Если завтра мне прикажут остановиться и не выслеживать Ползина, это не будет иметь значения. Я не перестану его выслеживать. И все равно убью. Чтоб остановить, им придется меня убрать. — Он делает паузу, кажется, тщательно подбирает слова. — Знаешь что? Думаю, ты такой же. Ты ищешь файл не для британской разведки. Ты ищешь его для себя. Мы одинаковые.