Он разглядывает картину над камином, где изображена моя мать.
Меня поражает подступающий к горлу ком. Говорить не могу. Даже если б захотел, даже если б сумел подобрать слова.
Он оборачивается… мучительно медленно. Челюсти сжаты, глаза цвета черного кофе смотрят тяжело.
— Я тоже люблю тебя, Кит.
Мой смешок скорее похож на всхлип.
— Что?
Он шагает ко мне, выражение лица настороженное.
— Ты говорил, что я единственный мужчина, которого ты любил.
Движется он с трудом. Сердцу становится больно. Он так ослаб. Но, когда я отвечаю, голос звучит противно:
— Как-то поздновато, не считаешь?
— Разве? — Он все еще хромает ко мне.
— Да ради всего святого, присядь, — рявкаю я. — Такое ощущение, будто ты вот-вот рухнешь.
— Насиделся, — говорит он, но наконец-то останавливается. Стоит прямо передо мной. Но не касается меня.
И произносит полным сожаления голосом:
— Стоило ответить в тот вечер. Знаю.
Недовольно качаю головой.
— Да с чего бы? В тот вечер ты думал только о своем задании.
— Когда я словил пулю, Ползин уже был мертв, Кит, — мрачно отзывается Уилл. — Я схлопотал пулю не ради задания, а ради тебя.
— Не правда! — усмехаюсь я и проигрываю в голове слова, которые с момента приезда домой сидели в голове. Я представлял, что сказал бы, если б мы еще хоть раз встретились. — Ты хотел умереть.
Уилл притягивает меня к себе, прожигает меня взглядом.
— Умирать мне хотелось меньше всего. — Он хрипло хохочет. — Ну, почти что.
Глаза покалывает, а горло сжимается.
— Не ври. Считаешь, я не в курсе, что ты хотел умереть?
Взор его печален.
— Я и не вру. Я привык этого хотеть. Или мне было плевать, буду я жить или умру. Но я изменился, Кит. Ты меня изменил.
Мы долго смотрим друг на друга, а потом он издает стон и, склонив голову, крепко меня целует.
Он со вкусом корицы.
Не могу ему сопротивляться. Отвечаю на поцелуй, отчаянно в нем нуждаюсь, отрываюсь от него только для того, чтоб требовательно бросить:
— Как тебе можно верить? Ты почти умер… сознательно!
Он обнимает мое лицо ладонями.
— Понимаю, почему ты злишься. Но выслушай меня. Может, я и не заслуживаю второго шанса. Может, шанса начать жизнь заново я тоже не заслуживаю. Но я его получил. И я не лгу, говоря, что шагнул под пулю по одной-единственной причине, и она не имела ни малейшего отношения к моим парням. И не имела никакого отношения к моей миссии. В тот момент больше всего на свете мне хотелось жить.
Пристально его разглядываю, безумно хочется ему поверить. А мысль о том, что мне хочется ему поверить, приводит в оцепенение.
— Когда в больнице мне сказали, что ты вернулся в Лондон, я подумал, может… — Он замолкает, видимо, пытается взять себя в руки. — Может, ты передумал. Может, ты говорил не всерьез, когда признался мне в любви.
— Боже, Уилл, нет… — Непрошеные слова срываются с языка, и Уилл встречает мой взгляд испытующим взором, словно придает этим словам чересчур большое значение.
— Короче, — продолжает он, — я поразмышлял над тем, что ты говорил в переулке. Когда обвинил меня в том, что моя миссия — верная смерть.
— Так и было.
— Да, — признается он. — Но под конец — нет, Кит. Я поменялся. Люди могут меняться. Иногда они меняются в худшую сторону. А иногда в их жизнь входит человек и вдохновляет стать другим — лучше. Долгое время месть была единственным важным моментом в моей жизни. Ничего другого я не замечал. Зато замечаю теперь… благодаря тебе. И да, может, я еще тебя и не заслужил, но до конца жизни я буду пытаться стать достойным.
Лишившись дара речи, всматриваюсь в его глаза. Уилла беспокоит, достоин ли он меня? Ведь это же он верный, искренний. Мысль, будто он не заслуживает мужчину вроде меня, вообще не имеет логики.
Задумываюсь о матери. О силе ее слов. О надежде, что эти слова в меня вселили и помогли пережить дни и недели после острова Медлин. Будто она вновь вошла в мою жизнь для того, чтоб осветить мой путь, изгнать стыд за то, во что я превратился. Показать, что в конечном итоге мы не испорчены.
Восстала, как гребаный феникс, именно в тот момент, когда я нуждался в ней сильнее всего.
Может, мы с Уиллом стоим друг друга? Может, мы могли бы получить еще один шанс?
— Как можно поверить, что я тебя не потеряю? — шепчу я. — Вряд ли я сумею.
Он проводит кончиками пальцев по моей щеке.
— Ты меня потеряешь, — говорит он. — Но до тех пор… — Большим пальцем он гладит меня по скуле. — Понятия не имею, может, сначала я тебя потеряю. — Он вновь меня целует. — Может, когда нам стукнет восемьдесят. Где-то в промежутке между моими воплями на тему, чтоб ты убрал свои краски. Или, сидя в кресле-качалке, я буду заканчивать кроссворд… — Он вздыхает. — Не знаю, Кит. Не могу знать. Как и ты.