Я оцениваю ситуацию.
Все на мне и все, что у меня есть, насквозь промокло, за исключением пластикового пакета с моим паспортом и правами. Я убеждаюсь, что они все еще сухие (слава богу), а затем роюсь в сумке в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь мне высохнуть. Давайте посмотрим... здесь есть мокрый кроссворд. Мокрый батончик мюсли. Мокрые солнцезащитные очки. Мое полотенце лежит вместе с остальными полотенцами на заднем сиденье одного из фургонов, не то чтобы это имело значение. Они насквозь промокли, как и все прочие наши вещи.
Дверь со стороны пассажира открывается, и Ной пытается устроиться на сиденье. Он слишком большой для этой крошечной машины. Клянусь, он может не поместиться. Это было бы комично, если бы не ситуация, в которой мы оказались. Чем больше времени он забирается внутрь, тем сильнее дождь заливает машину.
— Господи, это кресло отодвигается?
Ной дергает за рычаг, и оно отодвигается на мизерный дюйм. Я не успеваю сдержаться, и с моих губ срывается смех.
— Клянусь Богом, — стонет он.
Ной просовывает плечи в дверной проем, а затем сдвигается так, чтобы подтянуть колени к груди. Он смотрит на меня, а я на него. Сначала у меня дергаются уголки губ, и я пытаюсь справиться с собой, но потом мы оба начинаем смеяться. К глазам подступают крупные, обильные слезы.
Я ударяюсь головой о руль, и Fiat издает этот жалкий звук, от которого мы смеемся еще сильнее.
— Следующие два часа будут для тебя сущей пыткой, — говорю ему я. — Даже в лучших обстоятельствах я едва могу управлять этой штукой.
— Ну да, но у меня нет выбора. Я не могу поместиться на этом сиденье с рулем, так что машину придется вести тебе. Кстати, фургоны уже уезжают. Нет смысла пытаться держаться их. Это будет кошмар — ехать в такой дождь. У тебя будет хреновая видимость.
— Мы можем посидеть секунду и переждать?
— Не думаю, что он утихнет. Лоренцо опасается, что некоторые дороги затопит.
Я глубоко вздыхаю, пытаясь держать себя в руках.
— Ладно, хорошо... думаю, нам пора ехать. Ты скажешь куда? — спрашиваю его я.
— Мой телефон почти разрядился. Сможешь?
Я роюсь в своей сумке. Ищу. И ничего не нахожу.
— У меня нет телефона.
Я ломаю голову, пытаясь вспомнить, где видела его в последний раз. Полчаса назад, сидя в шезлонге, я проверяла на нем время. Я помню, что положила его обратно рядом с собой.
— Должно быть, он в моем полотенце. Надеюсь, оно в фургоне.
Нет смысла выходить и искать его на пляже. Я никогда его не найду. Пока мы собирали вещи, все зонтики и стулья убрали, и я даже не уверен, что смогу найти место, где мы сидели. Если его нет в полотенце, значит, он пропал. Я не могу сейчас беспокоиться о такой возможности.
— Все в порядке, — уверяет меня Ной. — Я поищу дорогу и запишу ее на случай, если у меня в дороге сядет телефон. У тебя еще есть эта ручка? А книга с кроссвордами?
— Ручка — да. Книга, вроде того.
Я протягиваю и то, и другое. Книга на данный момент представляет собой просто жижу. Нет ни одной страницы, на которой он мог бы что-то написать.
— Хорошо. Я просто воспользуюсь своей рукой.
Движение в Сперлонге застопорилось, потому что все едут в одном направлении: прочь от пляжа, все одновременно. На каждом шагу пробки. Гудки, дождь, туда-сюда мотаются стеклоочистители — все это не утихает.
Хорошо, что я не пыталась держаться поближе к фургонам, потому что мы тут же теряем их из виду. Телефон Ноя разряжается примерно через десять минут, и он показывает мне дорогу по тому, что успел записать у себя на коже. Я говорю ему, чтобы он охранял эти каракули пуще жизни. Не хочу оказаться в глуши под этим ливнем.
Лоренцо был прав, беспокоясь о дорогах. Эти старые итальянские города строились без учета современных транспортных средств. Здесь повсюду грязь и муть. Мои шины постоянно пробуксовывают, и вскоре я проезжаю прямо по неглубокой яме, залитой водой. Я ее не заметила, иначе объехала бы ее или хотя бы притормозила. Я вздрагиваю от сильного УДАРА переднего правого колеса.
— Прости! Я ее даже не видела!
— Все в порядке, — говорит мне Ной. — Я бы сделал то же самое. Ты сейчас ничего не видишь. Просто продолжай медленно ехать вперед. У тебя все отлично получается. Вот, я еще раз почищу лобовое стекло.
Оно постоянно запотевает из-за разницы температур снаружи и внутри. Уровень влажности в нашей машине напоминает тропический лес. Мы даже не можем опустить окна, чтобы подул ветерок, как это было во время предыдущей поездки, так что мы просто в ловушке.
— Я такая же мокрая, как и тогда, когда мы выехали с пляжа, — едва сдерживая смех, говорю я.
— Скоро обсохнем.
Спустя час езды мы выбираемся из Сперлонги. Дорога в Рим займет у нас всю ночь.
— Какой бардак.
В этот момент я замечаю, что с машиной что-то не так. Сквозь проливной дождь я начинаю слышать непрерывный стук, стук, стук, стук, и машину все время тянет в одну сторону. Я крепко держу руки на рулевом колесе, и тут мы начинаем подпрыгивать. Подвеска машины и так не отличалась исправностью, а теперь у нас как будто...
— Спустило колесо, — говорит Ной, и я сама это понимаю. — Не жми на тормоз. Включи аварийку. Черт, у этой штуки есть аварийка? О, вот. Хорошо. Постарайся осторожно повернуть к обочине и дай машине самой затормозить. Я не уверен, что это просто спуск колеса.
За мной сигналят водители, и Ной не дает мне впасть в панику. Даже с включенными фарами они не понимают, почему я еду так медленно.
— Объезжайте меня! — кричу я, хотя они меня не слышат.
Рука Ноя касается моей руки.
— Все в порядке. Не обращай на них внимания. Видишь там наверху? Тот маленький поворот? Остановись там.
Добравшись до поворота, я глушу двигатель и делаю глубокий вдох.
Паника еще не до конца овладела нами. Мы не знаем, что происходит. Мы оценим шину, а потом будем думать, что нам делать, когда узнаем масштаб катастрофы.
— Оставайся здесь, а я проверю, — говорит мне Ной и, набравшись сил, открывает дверь, а затем выходит под дождь.
Пока он осматривает все шины, я, чтобы не усугублять ситуацию, выключаю стеклоочистители. Затем скрещиваю пальцы.
«Только бы не спустило шину. Только бы не спустило шину».
Ной распахивает дверь и как можно быстрее забирается в машину. В спешке его локоть случайно задевает мой бок.
— Черт, извини. Ты в порядке? — Ной говорит так, будто ему действительно не все равно.
— Ребра не сломаны. Обещаю. Как все выглядит?
Он показывает в окно.
— Вот эта шина поджарилась. Я удивлен, что мы на ней так далеко уехали. В конце мы уже скребли по металлу.
— Ты серьезно?
Ной знает, что мой вопрос риторический.
Секунду мы сидим в тишине, по отдельности обдумывая, что это значит.
Мы все еще в двух часах езды от Рима, на окраине Сперлонги, без телефонов, и теперь у нас спустило колесо.
— Боже мой, — шепчу я. Затем, когда до меня доходит реальность происходящего, я повторяю это снова, с ударением. — О БОЖЕ! Ной! Что нам делать?
— Слушай, могло быть и хуже. Мы не совсем в глуши. В километре отсюда я видел несколько магазинов. Я пойду и попробую найти механика, который сможет отбуксировать нас и починить шину.
Я уже расстегиваю ремень безопасности.
— Я пойду с тобой.
— Ни в коем случае. Идти по шоссе в такой дождь — чистое безумие, но я не вижу другого выхода. Ты останешься здесь. Запри двери и сиди тихо. Я скоро вернусь. Хорошо?
— Подожди. Надень это.
Я протягиваю ему свою розовую бейсболку.
Ной основательно озадачен.
— Просто... чтобы тебя было лучше видно.
Он смеется.
— Спасибо, но она не налезет мне на голову.
Точно. Я роюсь в своей сумке, но мне больше нечего ему дать. Жаль, что у меня нет неонового жилета. Светящейся палочки. Чего-нибудь.
Ной уже собирается открыть дверь и уйти, когда я в панике хватаю его за руку.