После того, как мы буквально выскребли из наших тарелок все до последней крошки, я помогаю Еве и ее дочери убрать со стола. Они пытаются отмахнуться от меня своими полотенцами для посуды, но у них ничего не получается. Я ни за что не позволю им прислуживать. Я рада помочь.
Ной оказывается в гостиной с Джузеппе и детьми. Когда я подхожу, чтобы убрать со стола еще несколько тарелок, заглядываю и вижу, что Ной стоит на полу на четвереньках и изображает большого медведя. Он встает на задние лапы (колени), превращает руки в когти и свирепо рычит. Малыши визжат от восторга, бегают по комнате, словно их собираются съесть заживо.
Джузеппе с удовольствием наблюдает за ними со своего места на мягком кресле, покачивая ребенка на коленях.
После того, как кухня убрана, Ева и ее дочь исчезают, чтобы искупать детей и уложить их спать. Джузеппе помогает Ною зарядить телефон, чтобы тот мог позвонить Лоренцо. Мне очень жаль, что мы не подумали сделать это раньше, но в тот момент произошло много событий. Очевидно, Лоренцо с детьми только недавно вернулись в Рим. Всю дорогу было плохое движение. Лоренцо предлагает сесть за руль одного из фургонов и приехать за нами, но сейчас, когда уже так поздно, Ной говорит ему остаться и помочь Габриэлле и Эшли с детьми. Как только утром на Фиате починят шину, мы поедем обратно.
Как только Ной кладет трубку, Джузеппе достает потертый набор домино, и я смотрю, как они играют, сидя на диване у большого качающегося вентилятора, наслаждаясь легким ветерком, пока у меня уже не начинают слипаться глаза.
Они играют еще одну партию, а затем Ева вручает нам с Ноем новые зубные щетки и показывает, где мы можем воспользоваться ванной.
Пожелав всем спокойной ночи, мы поднимаемся друг за другом по лестнице в маленькую чердачную комнату. Усталость, которую я совсем недавно чувствовала, сидя на диване, исчезает, как только мы снова остаемся вдвоем.
Как только за нами закрываются двери, единственным источником света остается маленькая лампа возле кровати.
Я не знаю, что с собой делать. Что говорить. Видимо, Ной тоже не знает, потому что мы оба молчим.
Без вентиляторов здесь гораздо теплее, чем в остальной части дома. Теперь, когда дождь наконец прекратился, Ной открывает окно, но снаружи так же душно и жарко, поэтому он снова его закрывает.
Хотя я бы с удовольствием разделась до гола, я упрямо не снимаю свитер. Мы до сих пор не разобрались со спальным местом, поэтому я занимаюсь своими делами. Я проверяю свою накидку и купальник — они все еще мокрые. Затем, поскольку я чувствую себя тревожно и странно, делаю то, что и всегда.
Я знаю, что Ной наблюдает за мной, сидя на краю кровати, но некоторое время он мне не мешает.
Затем, наконец, не сдерживается.
— У тебя настоящая проблема, ты знаешь об этом?
— Вряд ли. Знаешь, у кого есть настоящие проблемы? У метамфетаминовых наркоманов. Убийц. Людей, которые любят собирать марки.
— Какую именно цель ты преследуешь?
— А что похоже на мою цель?
Я навожу порядок на их чердаке. Хотя это трудно сделать при слабом освещении, я расставляю их стопки книг в алфавитном порядке. Я делаю так, чтобы они при желании могли легко добраться до коробок со старыми фотографиями и альбомами. Если у меня будет достаточно времени, я планирую переставить различные предметы мебели, чтобы все было аккуратно и упорядоченно, либо в порядке возрастания по размеру, либо, возможно, по функциям.
— Ты никогда не думала, что уборка — это способ убежать от своих проблем?
— Какая интересная мысль. Ты не поможешь мне с этой коробкой? Она тяжелая.
— Нет, — категорично заявляет Ной.
— Ладно, — ворчу я, пытаясь ее поднять. — Я сделаю это сама.
Уверена, что вот-вот сломаю спину, но Ной не бежит мне на помощь.
— Мы могли бы использовать эту возможность, чтобы поговорить.
— Ладно, говори, — цежу я, не удосужившись на него взглянуть.
Я слишком занята для пустой болтовни. Приведение в порядок этого чердака займет у меня всю ночь, и это если я буду работать быстро.
Ной вздыхает и ложится на кровать, заложив ладони за голову. Устремив взгляд в потолок, он начинает:
— Итак, психоаналитик, все началось несколько лет назад, когда я устроился на работу в среднюю школу Линдейл.
Я ставлю коробку на пол и замираю, любопытствуя, к чему он клонит.
— Учительница из соседнего класса? Она та еще штучка.
— Она вежливая и великодушная, и, безусловно, проблема не в ней, — гордо говорю я.
— Она была резкой с самого начала. Как я уже сказал, настоящая штучка.
— А что насчет тебя? Ты был Прекрасным Принцем?
— Нет, — признается Ной. — Во мне этого нет.
Неправильно.
Так неправильно.
«Взгляни на все, что ты сегодня сделал».
Вместо того, чтобы указать на это, я держу рот на замке.
— Мы с самого начала были обречены ненавидеть друг друга. Я не помню, что именно настроило ее против меня, но разве это имеет значение?
Теперь я полностью стою лицом к нему.
— Думаю, имеет. Для исторической точности. Будущие поколения захотят узнать, чья пуля положила начало Третьей мировой войне.
Ной усмехается, и у меня в груди разрывается сердце. Он человек, чьим мнением я дорожу больше всего. Его смех ценнее золота.
— Помню, однажды, в самом начале работы, было собрание всех сотрудников. Я был новичком и хотел юморить и нравиться. Вероятно, я неудачно пошутил над человеком, который потратил время на организацию зоны приготовления кофе. Казалось, что кто-то разложил круассаны с помощью линейки. Они лежали на абсолютно прямой линии. Оказалось, что это была учительница из соседнего класса. Думаю, я задел ее чувства. Может, с этого момента все и пошло.
— Ей было на это наплевать.
По правде говоря, я даже не помню этого момента. Вот как много всего произошло между мной и Ноем за эти годы. Сейчас все как в тумане.
— Но вот в чем дело, Док. Могу я называть тебя Док?
— Я предпочитаю Доктор.
— Где-то по пути... несмотря на ссоры, выходки и вражду... я начал испытывать к ней настоящие чувства.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТЬ
У меня холодеет внутри.
Я замираю, с любопытством ожидая, продолжит ли Ной. Когда он этого не делает, мне ничего не остаётся, кроме как ему подыграть.
Я скрещиваю руки на груди и, уперев локоть в ладонь, постукиваю, постукиваю, постукиваю по подбородку — теперь я полностью в образе. Затем произношу профессиональным голосом лечащего врача.
— Эти чувства... они приходят и уходят?
— Нет. На самом деле, они становятся только сильнее. Их совершенно невозможно игнорировать. В последнее время они полностью подчинили себе всю мою жизнь.
Я хмыкаю, будто это меня сильно беспокоит.
— Неприятно. Какие-нибудь другие симптомы?
— Бабочки. Потные руки. Сбивчивая речь.
— Звучит как приговор.
Я подхожу ближе и протягиваю руку, чтобы пощупать его лоб.
— Жар.
— Правда?
— Боюсь, что да. Ну-ка, покашляй.
Ной кашляет.
— Да, как я и предполагала. Даю тебе одну, максимум две недели.
Мы оба разражаемся смехом.
Я хочу отступить, но он ловит мою руку, держит, как нежный цветок, внимательно на нее смотрит. Я стою как вкопанная и не сопротивляюсь.
Я — редкое животное, с которым он никогда раньше не сталкивался. Ной проводит по моим пальцам, по каждому из них, вверх, вниз, снова вверх, пока не достигает основания моего большого пальца и не проводит от него вниз к моему пульсу. Пульс подскакивает, и Ной чувствует это.
Ловит мой взгляд.
— Одри, ты когда-нибудь думала...
— Нет. Я никогда не думаю. Если в этом нет необходимости.
Он смеется и садится, отпустив мою руку.
Ной раздраженно проводит пальцами по волосам. За эти несколько часов после дождя его темные пряди высохли и теперь мягкие и блестящие. Если Ной когда-нибудь обзаведется детьми, надеюсь, у них будут его волосы.