— Что ж, нам придется встретиться и сравнить записи.
— Хочешь, пока ты заканчиваешь я начну убирать посуду и наводить порядок? — я уже двигаюсь к раковине, в которой лежит разделочная доска с тарелками, ножами и мерными стаканчиками. Я — магнит для беспорядка.
— Ты не обязана..., — начинает Ной, но я уже намыливаю щетку. Это доставляет мне удовольствие, и он это знает.
К тому времени, как мы садимся за стол, чтобы поесть, кухня светится чистотой. Раковина пуста. Столешницы сверкают. На островке горит свеча, которую я нашла в шкафу. Мое беспокойство снова на нуле.
— Мне нравится готовить, — говорит Ной, пока мы нарезаем лосося.
— А мне — нет. Чаще всего я заказываю еду или делаю салат. Но я с удовольствием убираюсь.
Ной кивает, как будто все решено.
Мы станем хорошей командой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРИ
В течение нескольких недель между возвращением из Рима и началом учебного года мы с Ноем играем в «Зажиточных пенсионеров». У нас нет время отбоя, и мы не ставим будильники. По утрам мы совершаем долгие прогулки за кофе. Мы делаем закваску с нуля. Мы смотрим Netflix и ходим весь день в пижамах. Мы привыкли к рутине, и в этой рутине наша любовь растет, как маленький саженец.
В первую ночь, когда я осталась у Ноя, мы не сомкнули глаз. Мы с пользой использовали его кровать королевских размеров. На следующий день, когда я попыталась уйти, он предложил мне остаться еще на одну ночь. Мы говорили о том, чтобы попробовать воссоздать одно из наших любимых блюд из пасты из Италии. Мне не было смысла возвращаться домой.
С тех пор я возвращалась в свою квартиру всего несколько раз.
Ной небрежно предлагает мне расторгнуть договор аренды, когда придет время его продлевать, и все.
Но нам не обойти трудную задачу, которая перед нами стоит. Теперь, когда через неделю начнутся занятия в школе, а утром мы должны присутствовать в Линдейл на семинаре для учителей, нам с Ноем нужно встретиться с директором О'Мэлли, чтобы проинформировать его о наших отношениях.
Мы изучили политику Линдейл в области управления персоналом и думаем, что у нас есть все основания для этого. При обсуждении наших отношений мы собираемся быть немногословными и опустить все лишние детали, которые могут поставить нас в затруднительное положение. Накануне вечером за тайской едой мы прорабатываем все возможные сценарии.
Что, если директор О'Мэлли расстроится из-за того, что наши отношения начались во время школьной поездки?
«Мы обратимся к его эмоциональной стороне. Какая парочка не влюбится друг в друга в Вечном городе?»
А если он скажет, что мы больше не можем преподавать вместе?
«Мы прикуем себя цепями к меловым доскам».
Что если он пригрозит нам работой?
«Мы будем бороться до последнего. Мы никогда не сдадимся».
На собрание в понедельник Ной приносит директору О'Мэлли итальянский жареный кофе в зернах, а я — шоколадные конфеты, которые купила на фермерском рынке в Риме. Ною это, конечно, не понравилось.
— Разве мы не можем оставить их для себя и просто купить ему по дороге батончик «Херши»?
— Нет. Нам нужно его умаслить. Ты что, не слышал о подкупе?
Когда директор О'Мэлли открывает дверь и приглашает нас в кабинет, мы сразу же вручаем подарки, а затем я начинаю говорить заранее одобренные комплименты.
— Директор О'Мэлли! Мы по вам скучали! Вы этим летом занимались спортом?
— О, немного то здесь, то там, я полагаю. Купил одни из тех модных часов, которые считают мои шаги.
— Я действительно вижу, и вау, этот костюм выглядит как на заказ. Вы купили его у Армани?
— В Kohl's, с вешалки, — хвастается он.
Вот тут-то я и начинаю отклоняться от сценария.
— Ну, покрой на вас просто идеальный. И темно-синий? Это определенно ваш цвет.
Ной прочищает горло, явный знак немного сбавить тон.
Но директор О'Мэлли поглощен этим. Я никогда не видела, чтобы он так широко улыбался.
— Присаживайтесь, присаживайтесь. Не могу сказать, что удивлен тому, что вы двое захотели провести эту встречу. В Риме, должно быть, было непросто, если не сказать больше. Так что же на этот раз? Кто считает, кого следует уволить? Перевести в другую часть школы? Уменьшить зарплату?
Я смеюсь, как будто он говорит полную нелепость, хотя на самом деле несколько недель назад я была бы рада, если бы зарплата Ноя уменьшилась до половины обычного размера. На самом деле, какая-то дремлющая частичка ненависти к Ною слюной исходит при мысли о том, что его переведут в грязный коридор рядом с погрузочной платформой, где хранятся запасные мусорные баки и чистящие средства.
Но, увы, теперь я его люблю.
Когда я смотрю на Ноя, он как будто знает, что мой мозг дико отклонился от темы. Его невозмутимое выражение лица говорит: Серьезно? Ты можешь просто продолжить?
Верно. Мы договорились, что новости будут лучше звучать из моих уст. Я могу придать им милую женственную окраску. Если нужно, похлопаю ресницами.
— На самом деле у нас есть очень веселая новость, — говорю я директору О'Мэлли, представляя ее как нечто радостное и позитивное. — После тщательного рассмотрения и размышлений мы с Ноем вступили в романтические отношения по взаимному согласию.
Либо время замедляется, либо директор О'Мэлли действительно просто сидит, застыв, в течение неловко долгого времени. В конце концов, он моргает и наклоняет голову ближе, поводя ухом, как будто хочет совершенно точно понять, что я только что сказала.
— Повтори, пожалуйста?
Его прежняя улыбка никуда не делась.
О боже. Все идет не так, как я думала. Неужели нам придется приковать себя к меловым доскам? Не думаю, что у меня это получится!
Ной покровительственно кладет руку на мою и берет управление на себя.
— Директор О'Мэлли, у нас с Одри отношения. Это что-то новое, и мы, конечно, хотели прийти к вам и сразу же сообщить об этом в отдел кадров. Мы хотим поступить правильно.
Директор О'Мэлли зажмуривает глаза, как будто ему больно, сжимает руку в кулак и бьет ею по столу.
— Проклятье!
Что?!
Мы с Ноем откидываемся назад и обмениваемся обеспокоенным взглядом.
— Я должен был послушать заместителя директора Траммелл, — он встает и спешит к двери. Открыв ее, он наполовину наклоняется. — Лиз, иди сюда, хорошо? И принеси горшок!
В этот момент я понятия не имею, что происходит.
Когда директор О'Мэлли возвращается к своему столу, его взгляд мечется между нами, теперь уже более оценивающе, чем раньше.
— Ладно, дело вот в чем. Я вот-вот потеряю двадцать баксов, так что вы, ребята, уверены в этом? Вы не хотите еще немного подумать? Эй, Ной, помнишь, как сильно Одри тебя раздражала? Я имею в виду, гав. Я прав?
Я поднимаю руки в защиту.
— Ладно, это... Я не раздражала его по существу.
— И Одри, Ной может быть, мягко говоря, трудным. Упрямым. Вообще-то, эй! — его глаза загораются идеей. — Ты видела нового тренера по баскетболу? Очень красивый парень. Я могу вас познакомить.
Подождите... так теперь директор О'Мэлли пытается меня подкупить? Куда это все свернуло?
Позади нас раздается негромкий стук, и мы поворачиваемся, чтобы увидеть Лиз, секретаршу директора О'Мэлли, которая пытается протащить через дверной проем огромную пластиковую бочку с сырными шариками.
— Поверни немного направо, Лиз. Нет, направо от меня.
В конце концов она протискивается внутрь и опускает бочку на угол стола директора О'Мэлли. Сырные шарики заменены смятыми двадцатидолларовыми купюрами, а на боковой стороне бочки нацарапаны маркером имена всех наших коллег и разделены на две колонки, названные любовь и ненависть.
Не подходя ближе, я уже могу сказать, что одной из сторон отдается большое предпочтение. На самом деле, похоже, что у них не осталось места для игроков, делающих ставки. Под колонкой «Ненависть» Имена постепенно становятся все меньше и меньше, пока становятся совсем неразборчивыми.