Когда братец настолько уверовал в свою силу? Или же… может, за ним стоит кто-то еще сильнее?
От раздумий я отвлеклась лишь когда услышала требовательный вопрос Свята, обращенный к рыжему:
— И? Зачем ты притащил свой зад в эту, как сам же говоришь, глушь?
— Решил проведать старого приятеля, — оскалился Велимир. — А то уже слухи пошли, что ты отрекся от всего мирского, надел хлопковый мешок и убежал воссоединяться с природой.
Лютов поморщился, будто лимона без столь любимого сладкого хватанул.
— Не звизди мне тут, Мир. Я тебя не первый год знаю. Хрен ты свою задницу просто так из города вытащишь.
Лисогорский низко рассмеялся, согласно кивая:
— Есть такое.
— Так чего ты притащился?
— В общем, я много думал, анализировал. И вот пришел к мысли, что надо расширять бизнес.
— Сочувствую, — холодно отозвался Свят, — тому, в чьем городе ты решил расширяться.
— Это еще почему?
— А кому нужны твои блядушники и наркопритоны на своей территории?
Лисогорский оскалился, окидывая нас двоих хищным взглядом своих кошачьих глаз.
— Например, тебе.
У меня все внутри сжалось от дурного предчувствия.
24 часть
Я зависла, поражаясь наглости рыжего мерзавца. По коже прошлась мелкая дрожь, стоило взглянуть на искаженное яростью лицо Свята, на котором рябью проскакивали очертания морды Зверя.
— Повторись, мой недорогой друг, — холодно отчеканил муж. — Я, кажется, нихуя не расслышал… Что там за хуйня пришла в твою рыжую башку?
Сжавшись на стуле, я дрожала и отчаянно кусала губы, проклиная все на свете. Чутье подсказывало, что очередная вспышка неконтролируемой агрессии подступила слишком близко. И, черт возьми, это было действительно страшно! Меня трясло от одного лишь истинного облика Лютова, хоть он и ни разу не причинил мне физической боли.
Слишком хорошо знала, что стоит Зверю вылезти наружу, как все грани стираются, человеческое сознание отступает, полностью давая волю инстинктам.
Лисогорскому стоило извиниться и поскорее закрыть тему, но чертов кретин совершенно не высказывал страха, лишь широко оскалился и весело прорычал:
— Правильно ты все понял. Хочешь, можем сначала морды друг другу набить, а потом обговорим детали нашей сделки. Давно меня не пиздили, — мечтательно пропел рыжий, скидывая пиджак и закатывая рукава рубашки.
Свят лишь рявкнул в ответ:
— Ебнулся? Вставай и уебывай отсюда на хуй, Мир.
Лисогорский отодвинул стул, демонстративно медленно поднялся на ноги и развел руками.
— С места не сдвинусь по своей воле.
Пошатываясь и меняя облик, Лютов поднялся вслед за Велимиром, но в последний миг вспомнил про меня, пригвоздил алыми камнями глаз к стулу намертво.
— Елисава, поднимись в комнату.
Я не сдвинулась с места, не находя в себе сил пошевелить хотя бы пальцем от застывшего ужаса в жилах.
— Лис! — прорычал уже совсем чужим голосом.
Собравшись, я рывком соскочила со стула и бросилась наутек, слыша за спиной утробное рычание и скрежет металлических пластин, заменивших им кожу.
Звон битой посуды застрял в ушах, отдаваясь эхом в голове, будоража и без того замершее сердце.
Я бежала без оглядки, совершенно не желая видеть происходящего, чтобы не травмировать себя лишний раз.
Спешно поднявшись по лестнице, кинулась вдоль коридора, распахнула первую попавшуюся дверь и влетела в комнату.
Забившись в угол между кроватью и комодом, зажала уши, надеясь приглушить дикие звуки борьбы, доносившиеся с первого этажа.
Монстры. Безумные монстры, вот они кто.
Свят и Велимир настолько погрязли в звериной части своих душ, что даже не видели решения проблемы или конфликта без насилия.
Дикари!
Мне было безумно страшно, сердце колотилось о ребра так, что казалось еще чуть-чуть, и оно выскочит наружу.
Каждый звук удара, доносившийся до меня, заставлял вздрагивать и трястись еще больше.
Боги, а если Зверь настолько одуреет от жажды крови, что порвет меня на куски? Ведь бывали такие трагические случаи.
Страшно, очень страшно.
Проскочила даже мрачная мысль, что стоит бежать прямо сейчас, пока Лютов занят своим противником и не сможет сразу сообразить, что я покинула пределы дома.
Я тут же отмела ее прочь, проклиная свою взбалмошную натуру.
Какой смысл бежать? Можно сколько угодно мечтать о свободе, но вся правда заключается в том, что ее для меня не существует. Куда я побегу?