– Вас кем записали?
Шура еще раз вгляделся в записи. Вопрос был сложный. Там не было ни намека на латинский шрифт.
– А где это написано?
Парень заглянул в его книжицу и указал на строчку, вторую снизу. Шура рассмеялся:
– Вы меня спрашиваете?
Парень бесцеремонно выхватил документ. Произнес завистливо:
– Еврей вы!
– Что вы говорите? А вы?
Парень поклонился. И было в этом поклоне что-то обидное, до боли знакомое, и получалось, что Шура опять кого-то объегорил, пролез туда, куда честным людям путь закрыт. То есть все как всегда. Только в обстановке Тель-Авивского аэропорта парень не мог так же открыто рассказать ему всю правду о нем и ему подобных. Шура смутился, попытался загладить вину:
– А как вы определили?
– Вон тут видишь запятая сзади слова?
– Такая вроде апострофа…
Парень разозлился:
– Запятая, говорю! Только не внизу слова, а наверху. У них все тут. через.
Парень осекся, решив, видимо, не продолжать. Но мысль была ясна. Шура предпринял новую попытку реабилитироваться:
– Может, вы и имя мое можете прочесть?
– Может, и могу. А ты что имени своего не знаешь? – И парень заржал.
Шура тоже согласно захихикал:
– Действительно! Александр, можно Шура.
Парень подозрительно прищурился:
– А фамилия?
Шура смутился:
– Ботаник…
Собеседник нехорошо улыбнулся. Произнес медленно:
– Понятно.
Шура решил не замечать подтекста. Заставил себя перейти на «ты»:
– Ну, а ты?
– А что я? У нас попроще? Приходько Паша.
Шура подумал, что даже на этой «своей» территории он боится задать собеседнику сакраментальный вопрос: а что же вы, такие простые, тут делаете с нами, такими сложными? Чудеса. Для чего, спрашивается, ехал? Шура решил, что об этом надо обязательно подумать и что теперь времени будет предостаточно. Из толпы вышла женщина в длинной вязаной кофте:
– Или есть тут кто-нибудь из Днепропетровска?
Отклика не последовало. Женщина еще немножко поозиралась и вернулась на прежнее место.
Паша мрачно спросил:
– Курить пойдешь?
Пока курили, Шура не выдержал и поинтересовался:
– А тебя кем записали?
– Кем? Кем? Никем.
Помолчали. Паша, видимо, почувствовал неловкость и достал из кармана синюю книжицу:
– Гляди сюда! Видишь точек много, ну, вместо слова.
– Ну…. И что это?
– А то, что я никто!
Оказалось, что Паша Приходько был куда лучше осведомлен о местных нравах и обычаях. Шуре даже стало неудобно. Самое главное, как выяснилось, было пройти вот эту первую регистрацию и получить правильную национальность. Удавалось это не всем, хотя люди готовились загодя. Паша, например, на всякий случай за большие деньги сделал у себя в Пензе странный документ, из которого следовало, что его мать изначально была еврейка. Но деду с бабкой исключительно из опасений за дочкину судьбу удалось сварганить другое, правильное свидетельство о рождении, где их дочь оказалась чисто русской. Паша понимал, что здесь не дураки сидят, и этот еврейский документ показал, как козырь в рукаве, с объяснениями предыстории. А вдруг пройдет? Но не прошло. И теперь он человек без национальности, так как на деле папа украинец, а мама русская. По местным законам – никто.
– А кто ж у тебя еврей?
– Жена.
– А где она?
Паша поискал глазами и указал на угрюмую женщину, жадно курящую у соседней колонны.
– А. И дети есть?
– Щас! Размечтался.
Как выяснилось, детей нет и быть не могло, так как брак у них фиктивный, фиктивней некуда, и Паша даже подозревает, что супруга его девочка, ибо не один нормальный мужик на такое чудо не позарится.
– Заплатил ей, что ли?
– Щас! Я что, олигарх? Сердобольная, блин!
Все было странно и даже как-то нереально.
Какая-то игра, которой не было конца и в которой каждый новый эпизод был абсурднее предыдущего. Шуре захотелось как можно скорее освободиться от собеседника, вырваться на свободу, туда, где есть адекватные люди, с которыми не надо продумывать каждое слово в предложении. Он поймал себя на том, что, по сути, не он опасается выпадов собеседника, а сам боится его обидеть. Это было такое новое и непривычное чувство, казалось бы, благодатное и долгожданное. Но почему-то вместо радости находило уныние.
Улица накрыла жарким глицериновым облаком, так, будто тебя неожиданно кинули из проруби в сауну. При этом многие были одеты в куртки или толстые свитера. Мимо прошли две женщины в строгих мусульманских одеждах. В такси загружалась многодетная семья евреев-ортодоксов. Мужчины – в черных атласных кафтанах, рейтузах и собольих шапках, женщины – в длинных юбках образца девятнадцатого века. Никто ни на кого не обращал внимания. Шура попытался найти в толпе бывших попутчиков, но они все куда-то разбрелись. И тут он увидел Лиду. Она бежала к нему, уворачиваясь от багажных тележек, и интенсивно махала рукой. Шура заулыбался. Поставил сумки на землю, чтобы освободить руки для объятий. Но Лида, не поздоровавшись, схватила одну из его сумок и, проталкиваясь сквозь толпу, побежала в обратном направлении. Бросила на ходу: