– Ой, спасибо… Я ем… Знаете, в самолете всю дорогу кормили, как будто в голодную страну едем.
Он громко рассмеялся, а Фира вежливо улыбнулась:
– Вы, наверное, устали? Спать вы будете в спальне. Пока.
– А потом где?
– А потом мы решим. Если вы на работу пойдете. Знаете, я иногда сплю плохо, а потом утром засыпаю. Так вот, чтобы вы меня не будили, я перейду в спальню, а вы будете в салоне. Бэсэдэр?
– Бэсэдэр.
Это первое произнесенное им самим слово на иврите неожиданно его приободрило, и он подумал, что все еще может быть очень даже ничего и никогда не надо бояться нового и идти вперед. Только не раскисать.
Как оказалось, постель Фира застелила заранее. Она поочередно поднимала одеяло, проглаживала рукой подушку, комментируя при этом, что это, мол, одеяло в пододеяльнике, а это подушка в наволочке. Шура понимающе кивал.
В комнате было темно, не так, как бывает в Москве ночью, когда глаза привыкают к темноте и различимы все контуры предметов, а сама темнота не черная, а темно-коричневая. Здесь темнота была черная, без оттенков, без светлых вкраплений. В голову пришло дурацкое название чего-то, кажется какого-то фильма: «В городе Сочи темные ночи». А что, чем не Сочи, тоже юг. Вот приехал отдохнуть, здоровье поправить. Шура вспомнил, что на юге действительно ночи темнее. Значит, все сходится. В Сочи он бывал не раз, но тогда темнота ночи его почему-то не волновала. Он тихо встал и сделал несколько шагов в сторону этажерки, которую заметил еще при свете. Этажерка была образца восемьсот двенадцатого года. Видно, вещь была фамильная, и бабушка привезла ее из Союза. Он пошарил на полке и нащупал телефонный аппарат, неожиданно контрастирующий своей модерновостью с антикварной обстановкой комнаты. Порядок набора номера при международной связи он выяснил заранее и выучил наизусть. К телефону долго не подходили. Когда раздался голос, он понял, что Марина не спала и звонку обрадовалась. Куда-то пропавший собственный голос вернулся, и даже комната стала светлее.
– Это я. Ты не спишь?
– Шурака! Ты долетел?
– Ага. Привет тебе со Святой земли.
Она рассмеялась:
– У тебя уже и говор появился соответствующий… Ну, все нормально?
– Да вроде бы.
– Лида встретила?
– Да, все по плану.
– Ты у нее?
– Да, почти.
Марина замолчала, и он знал, что она почувствовала его неловкость. Он зашептал в трубку:
– Тут бабулька… Ну это отдельный разговор… Короче, снимаю угол, как Раскольников.
Она опять ответила не сразу, а когда ответила, голос был уже чужой:
– Ну, замечательно.
– Да, уж лучше некуда.
– Шур, ты сделал, что хотел, и это главное.
– А что мне оставалось делать?
– Так, не начинай, ладно? Ты можешь хотя бы там расслабиться и попробовать пожить для себя?
Он как будто этого и ждал, хотя хорошо помнил, что категорически не собирался ссориться.
– Пожить для себя? Это ты у нас специалист.
– Так давай, уже поздно. Тебе удачи на новом месте. Целую.
– Марина!!!
Но она уже повесила трубку. Только сейчас он заметил силуэт в дверном проеме. Если она его сейчас выгонит, он поедет в аэропорт, купит билет и улетит в Москву.
– Шура, что у вас случилось? Вы бэсэдэр?
– Я очень извиняюсь, я оплачу счет.
Вспыхнул свет. Он зажмурился. Медленно открыл глаза: перед ним стояла совершенно чужая старуха в розовой ночной рубашке с зайчиками, а сам он сидел в совершенно чужой комнате, от которой не веяло запахом жилья. Вот сейчас она ему скажет, а он ей ответит…
– Вы в Москву звонили?
– Я же сказал, я оплачу свой разговор.
– Да, успокойтесь вы уже, честное слово. Оплатите, ей-богу! Я тут прямо через вас обеднею.
Шура молчал, не зная, как реагировать. Скандала не получалось, и было обидно.
– У вас прервалось, что ли? Так еще наберите. Вы с женой говорили?
– С женой.
– Так набирайте опять, что вы как маленький!
Почему-то это ее последнее предложение подействовало на Шуру парадоксально, и он заплакал. Фира подскочила к нему, присела на кончик дивана. При этом ее рубашка задралась, и Шура поспешно отвернулся. Она дотронулась до его макушки и неуклюже провела рукой по волосам:
– Ну, что же это такое? Взрослый мужчина, а так расстраивается из-за жены. Так же нельзя, честное слово.
– Вы извините, я вам спать не даю…
– Ой, тоже мне! А то я не высплюсь! Вы вот прилягте. Да… Вот так. Я пойду чайку согрею. Сейчас сюда принесу.
Только теперь Шура почувствовал, что в квартире холодно. После того как днем шпарило солнце, это было очень странно. Он подумал, что еще ни разу не посмотрел на улицу из окна – как-то не хотелось.
Фира вошла с высокой бежевой кружкой, на которой было нарисовано сердечко и написано что-то на иврите. Снизу она поддерживала ее вязаной салфеточкой. Аккуратно поставила кружку на этажерку: