Потихоньку, плавно, я продвигалась к выходу, но тут в двери заскрипел замок, и на пороге показался хозяин дома. Выражение его лица отчего-то было еще мрачнее, чем у жены. Вероятно, Любовь Сергеевна уже успела предупредить о произошедшем наводнении своего супруга по телефону. Этого маленького, с непропорционально длинными конечностями человека я изредка встречала в подъезде и всегда при общении с ним отделывалась лишь вежливым приветствием. Кажется, на этот раз так легко мне отделаться не удастся. Но хозяин едва глянул в нашу сторону, поставил тяжелый портфель на пол и скрылся в комнате.
— Толя! — недоуменно возопила жена, двигаясь за ним вслед. — Ты что не видишь, что происходит в нашей квартире?
Более всего ее возмутило безразличие мужа, хотя элементы наступившей разрухи просто бросались в глаза. Любовь Сергеевна рьяно переключилась на своего благоверного, а я тем временем отперла дверь.
— Куда это вы? Подождите! — тут же преградила вездесущая женщина мне дорогу.
Анатолий, облик которого в сером джемпере и такого же цвета брюках, был слишком невыразительным, возник в дверном проеме и хриплым тусклым голосом проговорил:
— Мама умерла.
— Что? Кто? Чья мама? — увлеченная разрешением совсем другого рода проблемой, не поняла его вначале Любовь Сергеевна.
— Моя мама, — уже жестче повторил он, раздраженный непониманием жены. — Ксения Даниловна Делун.
На сей раз, ошеломленная новостью, соседка прикрыла рот рукой и округлила глаза.
— Я, пожалуй, пойду, — решила все-таки настоять я на своем уходе и благополучно ретировалась.
Да, вот так иногда чужое горе бывает кому-то на руку. А то неизвестно, сколько еще времени я проторчала бы в этой, затопленной мною, квартире.
— А я хотел уже идти тебе на подмогу, — произнес, увидев меня на пороге кухни, Григорий, заканчивавший мыть посуду.
— Где ты взял воду? — спросила я устало, присаживаясь на табуретку.
— У тебя полна ванная воды, — невозмутимо ответил он мне, ставя последнюю тарелку на место.
— Вода, вода, кругом вода… — вспомнились мне строчки из песни, и я, закрыв глаза, опустила голову на руки.
Несмотря на утомление, я все же успела заметить, что полы успешно вымыты, а палас из зала куда-то исчез. Как впоследствии оказалось, Григорий вывесил его сушиться на лоджию. Гришка являл собой образец мужчины во всех отношениях. Именно о таком грезили в своих мечтах большинство женщин. А я, ради его всевозможных достоинств, готова была простить ему медлительность и несколько флегматичное отношение к жизни.
— Пошли, — Гриша вытер руки о полотенце, и, повинуясь его мужскому началу, я поплелась за ним в комнату.
— Ложись, — далее скомандовал он, но меня и без его команды диван притягивал со страшной силой.
— Да, да, вот тот самый позвонок, называемый атлантом, — совсем разомлела я, когда своими сильными руками Гриша начал собирать мой рассыпавшийся позвоночник.
— Тебе нужны деньги? — вдруг спросил он, особенно сильно налегая на мои плечи.
— Нужны, — не стала я лукавить. — Но не вздумай их мне предлагать. Все равно не возьму.
Если бы меня сейчас кто-нибудь спросил, чем были продиктованы мои слова, я не смогла бы дать вразумительного ответа. Здесь переплелись и гордость, и независимость, и что-то еще, чего я не в состоянии сформулировать.
— Нет так нет, — не стал спорить Гриша, и мне стало даже обидно, что он не настаивает. Глаза мои закрывались, а когда я пыталась их приоткрыть, то все предметы, на которые я силилась смотреть, расплывались в одно светящееся пятно. Кажется, я засыпала…
Утром следующего дня, как часто бывает в моей жизни, меня разбудил телефонный звонок.
— Алло, Татьяна? Это Любовь Сергеевна. Не могли бы вы спуститься сейчас ко мне? Нужно поговорить.
Разве вчера она не все сказала, что хотела? Мне заранее стало себя жалко. Но делать нечего, придется подчиниться. «В следующий раз не будешь ловить ворон», — строго сказала я самой себе и вопреки принятому решению брякнулась опять на диван. Только сейчас, до конца распахнув глаза, я заметила, что валяюсь в постели одна. Гришу уже сдуло утренним попутным ветром.
Как это он вчера сказал? Посторонний запах? Вот этот самый посторонний запах и поднял меня второй раз с постели. Как пчела в предчувствии цветка, я двинулась вперед, пока не уткнулась на стоящую на плите сковороду, бережно укрытую подолом большой куклы-грелки, доставшейся мне еще от бабушки. Судя по очертаниям, внутри находилось то самое финское чудо-блюдо под названием «Мантокалакетто». Из остатков рыбы и молока, лежавших в холодильнике, заботливый Гриша без особого труда приготовил то, из-за чего мне до сих пор было так обидно и досадно. Желудок мгновенно откликнулся на раздражение обонятельных рецепторов и призывно заурчал. Я потянулась было за вилкой, но вовремя вспомнила об обещании, данном соседке. Пришлось отложить трапезу на неопределенное «потом». Только теперь я заметила на столе записку, оставленную Гришей.
«Вечером привезу деньги. Все имеющиеся претензии по этому поводу прошу отослать моему адвокату. Приятного аппетита!»
Вот так, сохранив в девственной неприкасаемости свою эмансипированность, я добилась желаемого. Вечером у меня будут деньги. Строптивость, которая вчера обуяла меня, когда Гриша предложил материальную помощь, после утреннего звонка соседки куда-то улетучилась: я уже была готова позаимствовать у него энное количество хрустящих купюр, лишь бы только от нее отвязаться.
Надев спортивный костюм и наспех причесавшись, я не утерпела и все же стянула со сковороды один кусочек рыбы в молоке. Сделав таким образом себе приятное, вздохнула и отправилась на экзекуцию.
Глава 2
Нажимая на кнопку звонка, я соображала, что скажу соседке, если она потребует от меня денег немедленно.
Сегодня, в отличие от вчерашнего вечера, Любовь Сергеевна имела весьма сосредоточенный, вдумчивый вид. Проводив меня все на ту же кухню — видимо, для лишнего напоминания о масштабах бедствия, случившегося по моей вине, — она пододвинула мне табурет. Взгляд мой уперся в Анатолия, стоящего у окна в строгом черном костюме. Сегодняшний стиль одежды делал его более солидным и внушительным. Даже его лоб, плавно переходящий в зеркально-гладкую лысину, окаймленную остатками жидких черных волос, не так бросался в глаза. Скрестив руки на груди, в глубокой задумчивости он смотрел поверх многоэтажных домов и, наверное, видел там нечто, доступное только ему.
— Меня зовут Анатолий Константинович. Моя жена сказала, что вы занимаетесь частным сыском, — тусклым голосом произнес он, не удосужив меня взглядом. Сама Любовь Сергеевна тихо опустилась на табуретку в углу кухни и скромно молчала на протяжении всего разговора.
— Если вам так угодно выразиться, то да, — ответила я, чувствуя себя не в своей тарелке, так как не понимала, куда клонит хозяин разоренного мной дома. Прикидывает, сколько с меня содрать?
— Насколько успешно идут ваши дела на этом поприще? — последовал второй вопрос.
И я вспомнила родную прокуратуру, в которой когда-то работала, и допросы следователей. Несмотря на тщедушное телосложение, Анатолий был напорист. Это чувствовалось по его тону, а я сидела перед ним, будто обвиняемая, и должна была удовлетворять его якобы законное любопытство.
— Довольно успешно, — сдержанно, и в то же время совершенно честно сообщила я.
— Каков процент неудач? — продолжал допытываться Анатолий Константинович, демонстрируя свое математическое, логически выверенное мышление.
— Не более одного, — послушно ответила и тут же поймала на себе заинтересованный взгляд собеседника, первый за все это время. Он внимательно оглядел меня, начиная с моих белокурых волос и заканчивая домашними тапочками. Видимо, прикидывал, насколько можно верить моим словам.