В открывавшуюся то и дело дверь успел приметить крупного белокурого матроса с красивым, даже интеллигентным лицом. Его властный голос покрывал общий говор. По всему, самый старший «товарищ». Острое любопытство пересилило благоразумие: не удержавшись, поинтересовался у ближайшего из матросов.
— Товарищ Вакула. Председатель трибунала, значит...
Дошла очередь и до него. Ввели вместе с женой.
За широким двухтумбовым столом, по левую сторону от председателя трибунала, сидел всё тот же юноша студенческого вида. Бледный, после ночных допросов, шелестел бумагами и поминутно поправлял пальцем очки. По правую — матрос с дымящимся окурком в зубах, смугло-румяный, с живыми глубокими глазами. На шапке смоляных кудрей едва держалась бескозырка, украшенная надписью «Iоанн Златоустъ». На стол перед собой он выложил деревянную кобуру с длинностволым германским «маузером».
Эта троица намертво приковала к себе его внимание.
«Студент», потянувшись к уху «председателя трибунала», что-то нашептал. Послышалось «тот самый».
— За что арестованы? — Хмурый и уже уставший, «товарищ» Вакула мельком глянул в подсунутый «студентом» протокол допроса.
— Вероятно... — с трудом прокашлялся, — за то, что я русский генерал. Другой вины за собой не знаю.
— Отчего же вы не в форме? Раньше-то небось гордились погонами... А сейчас что — боитесь носить?
Счёл за благо промолчать.
— Ну а вы за что арестованы?
Оля ответила с вызовом, вскинув голову:
— Я не арестована. Я добровольно пришла сюда с мужем.
«Студент», подтверждая, тряхнул патлами. «Iоанн Златоустъ» хмыкнул и выпустил струю дыма.
— Вот как... Зачем же?
«Товарищ» Вакула едва заметно улыбнулся, и в голосе его неожиданно послышалось добродушие.
— Я счастливо жила с. ним... И на фронте с ним была... Сестрой милосердия. И хочу разделить его участь до конца.
Откинувшись на расшатанном канцелярском стуле, «товарищ» Вакула улыбнулся шире, в его карих глазах засветилось одобрение.
Но тут вмешался «Iоанн Златоустъ»:
— Энтот генерал — самый какой ни на есть контра тут. От лица анархистов требую высшей меры!
Снова нахмурившись, «председатель трибунала» повернулся к «студенту»:
— Оружия не нашли, так?
— Не нашли. — «Студент» ещё раз тряхнул патлами. — Хотя весь дом и сад перерыли... Но ведь и приказа о сдаче он не выполнил.
— Расстрелять! — «Iоанн Златоустъ» с силой ткнул окурок в кобуру.
— Товарищ Щусь! Революционная власть не потерпит самоуправства! — «Председатель трибунала» строго повысил голос, и «Iоанн Златоустъ» стушевался.
Прищурившись, «товарищ» Вакула глянул в протокол допроса внимательнее.
— Вы что — немец?
— Нет. Из обрусевших шведов.
Решительно отодвинув наконец бумаги, «товарищ» Вакула произнёс громко и торжественно:
— Гражданин Врангель, вашей жене вы обязаны жизнью. И запомните... Советская власть в Крыму установлена окончательно. И бороться против неё — дело дохлое.
И приказал, не без театральности указывая на дверь:
— Освободить!..
Освободили его вместе с шурином только на рассвете следующего дня, после регистрации. Всю ночь за стенкой, где-то у агентства РОПиТа, не прекращался треск винтовочных залпов: расстреливали приговорённых.
С каждым залпом мелко и быстро крестился. «Упокой, Господи, душу раба Твоего»...
Часть 1
КУБАНСКИЙ ЖРЕБИЙ
29 апреля — 15 мая.
Мисхор — Ялта — Симферополь
ретий месяц пошёл, как Врангель с семьёй перебрался в Мисхор — подальше от обысков и расстрелов. Прислугу поувольняли, оставив лишь четверых самых преданных, сняли маленькую дачку, никуда не выходили и ни с кем не встречались.
Крым, по его ощущению, превратился в остров посреди океана, отрезанный от всего мира, — так тяжело придавила его большевистская пята. Газеты из Симферополя приходили от случая к случаю. Среди них, к немалому его удивлению, нашлись и такие, которые отнюдь не били в литавры по поводу «мировой пролетарской революции» и декретов Совнаркома. А потому события в России освещали относительно правдиво: и заключение Лениным и Троцким позорного Брест-Литовского мира с Германией, и самоубийство Донского атамана Каледина, героя Луцкого прорыва, и изгнание, большевиками продажной Центральной рады из Киева.