Потом, уже не дожидаясь, что ему ответят, он резко встал, сожалея о том, что излил душу, кивнул, прощаясь, и вышел.
VIII
Джулиана уходит
(сентябрь 1980)
Когда Маттео добрался до дома, он знал, что Джулиана ждет его, несмотря на поздний час. Он вошел в квартиру. Как он и предполагал, Джулиана сидела в гостиной за столом. Эта ночь оказалась для нее очень долгой, время словно застыло на месте. Она гадала, что происходит. Пробовала представить себе сцену убийства, мгновение, когда Маттео стреляет. Потом она забеспокоилась. Маттео все не возвращался. Неужели с ним что-то случилось? Ей оставалось только ждать. Ждать рассвета. Ждать, когда вернется муж или что-то наконец произойдет — зазвонит телефон или полиция постучит к ней в дверь. В конце концов она смирилась и села за стол, твердо решив, что больше не двинется с места, пока что-нибудь не случится.
Услышав, как в замке поворачивается ключ, она улыбнулась, но не сделала ни единого движения. Ей не терпелось увидеть его, выслушать его рассказ, обнять его и перевязать ему раны, ликуя, что убийца получил по заслугам. Но, едва взглянув на него, она сразу побледнела. Вот он перед ней, но на рубашке нет следов крови. По его смущенному виду она сразу поняла, что ничего не произошло, но не удержалась и спросила.
— Ну что?
— Ничего, — ответил Маттео, опуская глаза.
В комнате повисло тягостное молчание. Он знал, о чем она думает. Что это не ответ. Что не этого она ждала от него. Что ей нечего делать с мужчиной, который способен лишь исчезнуть надолго, а потом вернуться с усталым и виноватым видом. Нет, с этим она смириться не могла.
Она молчала, стиснув зубы. Чем дальше, тем ужаснее чувствовал себя Маттео. И он решил отвлечь ее, чтобы она перестала смотреть на него глазами, в которых был один лишь упрек, и брякнул первое, что пришло в голову.
— А ты знала, что Фридриха II отлучили от церкви? — спросил он как-то по-детски.
Она застыла в полном изумлении. Теперь в ее глазах не было ни гнева, ни боли. Просто в этот момент она вдруг отчетливо поняла, что муж стал ей чужим, что они бесконечно далеки друг от друга. Она все же ответила на его вопрос, невольно. «Нет». Она этого не знала. Ей и в голову никогда не приходило, что они будут когда-нибудь это обсуждать. Скорей всего, она вообще ничего не желала знать ни о Фридрихе II, ни о папе, потому что в эту тошнотворную скорбную ночь ее волновало лишь одно: будет ли когда-нибудь наказан тот, кто отнял у нее сына, сможет ли ее муж однажды вернуться домой чуть бледнее, чем обычно, еще не отдышавшись после долгой погони по кривым переулкам, в рубашке, запачканной кровью убийцы. Только этим она и жила. Маттео понял это в то мгновение, когда она сказала «нет». Он понял, что ничего не сможет рассказать ей о том, что было сегодня ночью, о том как они вчетвером сидели в баре, о странной беседе, участником которой он оказался, хотя, о чем была эта беседа, он объяснить бы, наверно, не смог. Но на самом деле там, в баре, он почувствовал себя почти счастливым, ну, по крайней мере отдохнул душой, к чему безуспешно стремился все последнее время, наполненное скорбью и страданием. Ему там и правда было хорошо, он успокоился, отвлекся. Он хотел бы рассказать об этом Джулиане, но не стал этого делать. Она бы только рассмеялась. Или дала ему пощечину.
Внезапно Джулиана встала. И стала ходить из комнаты в комнату, не торопясь, равнодушно, с холодным и отрешенным видом. Но в каждом ее движении сквозила твердая решимость.
— Джулиана, — тихо позвал он. Его испугало выражение ее лица.
Она остановилась в дверях.
— Я бы выстирала твою рубашку, — сказала она. — И вода в ванной стала бы красной от крови, а я опустила бы в нее свои руки. Но ты ничего не сделал, Маттео.
Он знал, что ответить ему нечего. Он обещал убить и не смог. Только он не хотел, чтобы она смотрела на него вот так, с отвращением.