Как только вся компания во главе с профессором оказалась на площади, она сразу попала в центр внимания. Предвкушая легкую добычу, к ним потянулись сгорбленные и ковыляющие люди. Они стремились осмотреть их со всех сторон, пощупать, стащить хоть что-то, а то и отобрать у них все, что можно, чтобы потом бросить их на тротуаре, словно выпотрошенные сумочки.
Но как только они узнали Грейс, тут же отступили. И она больше не дала им подойти, понося их почем зря и называя по имени.
— Эй, Наза, свинья такая, от твоей вони мы задыхаемся! А ты, Дино, дай людям пройти. От твоей злобы даже крысы сдохнут!
Если они не отступали сразу, она знала, как добиться своего, и унижала их, выдавая тайные пороки:
— Эй, Раф, кретин последний, хочешь, я расскажу всем, как тебе вставляют?
Она перемывала им косточки, наскакивая то на одного, то на другого, и это возымело действие. Оборванцы держались в стороне и дали им возможность спокойно пройти через площадь.
— Здесь! Здесь! — вскричал профессор, указывая на море.
— Там ничего нет, — возразил Гарибальдо.
Действительно, когда они перешли улицу Нуова Марина, за ней оказалась только земляная площадка, где валялись пустые пивные бутылки, сломанные шприцы и отупевшие пьяницы, а дальше возвышалась решетка, перекрывавшая вход в порт.
— Нам туда — к башне! — сказал профессор, приглашая их идти вперед.
На площадке, разделявшей два шоссе, действительно виднелась небольшая широкая башенка с усеченным верхом. А за вторым шоссе, у самой решетки перед зданием, где находилось управление капитана порта, стояла вторая. Обе уродливые. Вероятно, башни были старинные, но впоследствии так небрежно залатанные кирпичами, что выглядели просто убого. Словно две одинаковые бородавки.
Перейдя через дорогу и достигнув первой площадки, они оказались на островке, окруженном двумя скоростными дорогами, по которым даже в этот поздний час машины мчались на полной скорости.
— Это здесь! Здесь! — твердил профессор, указывая пальцем на башню.
Гарибальдо с Маттео подошли к ней и сразу принялись освобождать вход от сорняков, колючих кустарников и диких розовых кустов. Потом они толкнули дверь, которая поддалась без особых усилий, с усталым хрустом трухлявого дерева. С лестницы повеяло прохладой — словно они попали в грот или саркофаг.
— Пора, — произнес старый священник, ни минуты не колеблясь и с той властностью, которой от него уже не ожидали.
— Мы ждем вас здесь, — сказал Гарибальдо.
Тогда дон Мадзеротти поочередно обнял Грейс, Гарибальдо и профессора, взволнованно прошептав каждому из них «прощай»: конечно, он прекрасно понимал, как рискует, пускаясь в такую авантюру в его-то возрасте и с его здоровьем, и не питал никаких иллюзий. Обнимая Грейс, он добавил воинственным тоном:
— Когда меня тут уже не будет, не позволяй им отдать мою церковь какому-нибудь недоноску.
Настала очередь Маттео попрощаться с друзьями. Он хотел было попросить Гарибальдо связаться с Джулианой и рассказать ей обо всем, что случится, но потом передумал. Когда он в последний раз посмотрел на город, в глазах у него стояло лишь ее лицо. А когда он пригнул голову, чтобы начать спуск, когда обошел старого священника и вошел в башню, в ушах его звучал лишь ее голос. Голос Джулианы, которая потребовала того, на что не решилась бы ни одна другая женщина. «Верни мне сына». Конечно же, только из-за нее он оказался здесь, но она об этом никогда не узнает. Джулиана, любимая женщина с истерзанным лицом. Джулиана, поблекшая от горя, но с пылающими гневом глазами. Джулиана, которая так часто спрашивала «за что?», но в отличие от других женщин, не заламывая рук, не стеная бесполезно и жалобно, а в самом деле добиваясь ответа и проклиная этот мир, не способный его дать. Джулиана, которую он ощущал в себе и которая заставляла кипеть его кровь.
XIV
Лес гарпий
(ноябрь 1980)
Маттео и дон Мадзеротти с большой осторожностью спускались по лестнице с высокими неровными ступенями. В темноте каждый шаг они делали с опаской. Маттео шел впереди. Он ощупывал стены и постоянно оглядывался, проверяя, идет ли за ним старый священник, не случилось ли чего. А тому становилось все хуже и хуже. Кровь пульсировала во всем теле. Голова кружилась, и он то и дело цеплялся за каменные выступы, чтобы удержаться на ногах. Он молчал и только молился, чтобы дурнота отступила и он смог продолжать путь. Но сил становилось все меньше: он слабел с каждой минутой. Он понял, что конец его близок, и все же старался не отстать от Маттео, превозмогая навалившуюся на него тяжесть. «Я умру потом, — думал он, — когда увижу то, что там, внизу».