Выбрать главу

Молчание длилось, не прерываемое ничем.

– Нет, – сказал наконец Фике, – нет.

– Ты один из корабельной команды и должен повиноваться. – Мастер махнул искалеченной рукой в направлении стола. – Выбирай соломинку.

Фике посмотрел на Романелли. Тот вежливо поклонился и отступил: «После вас». Фике покорно подошел к циновке и вытянул соломинку. Разумеется, короткую.

* * *

Мастер отправил их к развалинам Мемфиса скопировать с тайного камня иероглифы – его подлинное имя. И здесь-то они испытали сильнейшее потрясение. Фике и Романелли уже видели однажды, много веков назад, камень с именем Мастера. Два иероглифа – огонь на блюде и сова в круге, перечеркнутые крест-накрест, – Тохача-эм-Анкх, что означало «власть над жизнью». Но сейчас на древнем камне были высечены другие письмена. Три иероглифа в форме зонтика, маленькая птичка, сова, нога, опять птица и над строкой – рыба. «Кхаибиту-эм-Бету-Таф», – прочитали они и мысленно произнесли: «Тени мерзости».

И, несмотря на зной раскаленной пустыни, Романелли внезапно ощутил леденящий холод. Он захотел произнести это вслух, но, вспомнив того, кто на его глазах обратился во прах, усилием воли заставил себя сомкнуть уста и не назвал тайного имени. «Кхаибиту-эм-Бету-Таф», – покорно повторил он.

Фике и Романелли возвратились в Каир. Мастер не сразу отпустил Романелли в Турцию – ему требовалось время, чтобы сделать копию Романелли или, как они предпочитали говорить, «реплику». Мастер создал из магической субстанции двойника и вдохнул в него жизнь. Оживший дубликат, «ка», был отправлен вместе с Фике в Англию, чтобы ассистировать в таинстве призывания Анубиса. Но только трое знали, что его основная задача состоит совсем в другом. На него возлагалась обязанность проследить за неукоснительным выполнением всех инструкций Мастера. В противном случае он должен был принять соответствующие меры. С этого часа двойник должен жить с цыганами Фике, ожидая прибытия Книги и фиала с кровью Мастера. Фике назвал «ка» доктором Ромени. Ромени – слово, которое используют цыгане, когда говорят о своем языке, обрядах и обычаях.

* * *

Из шатра донеслось очередное завывание. На сей раз звуки напоминали скрежет металла о стекло – невероятно, чтобы такое могло исходить из горла живого существа. Вой нарастал, заполняя собой все. Воздух вибрировал, как натянутая струна. В следующее мгновение Ромени с изумлением обнаружил, что вода в реке неподвижна, как стекло. Все застыло. Невыносимый звенящий звук достиг верхней точки и тоже застыл, наполняя собой окрестности. Наконец – словно что-то разбилось – Ромени явственно ощутил, как лопнула окружавшая его тонкая оболочка. Страшный вой оборвался. Отдельные звуки, подобно осколкам стеклянного шара, падали в пустоту, отдаваясь в ушах безумными, безнадежными стонами. Ромени почувствовал, что воздух разжимается, как пружина. И в этот момент шатер загорелся ярким желтым пламенем. Ромени опрометью бросился вниз по берегу – бежать было легко, все вокруг заливало ослепительное сияние. Он подбежал к шатру. Обжигая пальцы, Ромени откинул полог и прыгнул внутрь. Дым разъедал глаза. Стоны и жалобные всхлипывания… Какая-то груда старого тряпья в углу… и тут Ромени понял, что это Фике. Или то, что от него осталось.

Ромени захлопнул Книгу Тота, убрал ее в золотой ящичек, прижал к себе, укрывая от огня, и, спотыкаясь, стал пробираться к выходу. Удалившись на безопасное расстояние, он услышал позади тявканье и подвывание. Ромени обернулся.

Около шатра, пытаясь потушить тлеющую одежду, каталось по земле нечто.

– Аменофис! – заорал Ромени, перекрывая шум пожара.

Фике встал и обратил на Ромени бессмысленный отсутствующий взгляд, затем запрокинул голову и завыл на луну, как шакал.

Ромени не раздумывая выхватил из карманов пальто два кремневых пистолета, прицелился… Раздался выстрел. Фике подскочил, тяжело осел на землю и стал быстро улепетывать на четвереньках. Он удалялся в темноту, опираясь на руки и колени – на двух ногах… на всех четырех ногах…

Ромени прицелился из второго пистолета со всей возможной тщательностью и выстрелил опять. Но бегущее вприпрыжку «воплощение» Анубиса – или того, что от него осталось, – отнюдь не собиралось падать замертво. Оно стремительно удирало и вскоре скрылось из виду.