— Когда выборы были, Баш-Баш чуть не обделался. Ты тогда еще не приехал. У нас же в посольстве избирательный участок, и его кошмары одолевали — а ну как студенты из Исламского университета выбирать президента придут? А заодно миссию разгромят и всех нас в заложники. Он их даже из списков вымарать пытался. Посла, как сейчас, не было, Баш- Баш за главного. А когда не вышло, избирательная комиссия воспротивилась — в ней председателем Володька Тушин был, кремень-парень — то Джамиль Джамильевич потребовал, чтобы студенты голосовали отдельно. Выстроили будку из досок, снаружи, у входа в консульский отдел, там ребята и голосовали. Обиделись, конечно. А внутри посольства, за стеной, трое комендантов с «калашниковыми» прятались. Временный поверенный распорядился. Тьфу! Временный потерянный.
Общежитие Международного исламского
университета мало чем отличалось от любого другого студенческого общежития. Правда, здесь проживали одни мужчины, у девушек имелись свои корпуса, и смешение полов не допускалось. Студенты болтали, курили, играли в настольный теннис, весело смелись. Кто-то возвращался из библиотеки, груженый стопкой книг, другие уже давно лихорадочно листали страницы, готовились к семинарам.
Во внутреннем дворике сушилось белье, в коридор выходили двери многочисленных боксов. У каждой — по несколько пар обуви. По мусульманским обычаям в помещение следует входить разутым. Каждая комната рассчитана на двоих. Здесь очень тесно. Из мебели — две кровати, два крохотных письменных стола, один шкаф для одежды. Оставшегося пространства едва хватало, чтобы жильцы могли разойтись — что называется, впритирку. Бросалось в глаза отсутствие телевизоров и компьютеров.
В одном из боксов на кровати сидели Чотча и Исмаил. У окна храпел наголо бритый афганец. По местным правилам представители одной страны должны были обитать в различных боксах. Русского селили с суданцем, узбека с афганцем, египтянина с китайцем и т.д. Исмаил делил комнату с афганцем, а Чотча — с турком.
Карачаевцы были озадачены и взволнованы. Исмаил нервно перебирал четки.
— Я думаю. — начал Чотча.
— Чего думать! Говорил же — на себя надо рассчитывать! Вот тебе и картиночка — все как короли, а мы. Ладно. — Исмаил шумно вздохнул. — Сколько там у тебя?
Чотча пересчитал содержимое кошелька.
— Шестьсот восемьдесят пять.
— Не густо. У меня тысяча. Итого: не хватает. Пары штук, как минимум.
Чотча наморщил лоб.
— А Хамзат! Этот куда запропастился?
Дагестанца Хамзата, третьего из российских студентов, обучавшихся в Исламском университете, приятели обнаружили в прачечной. Крутились барабаны машин, по бетонным желобам стекала грязная вода. Коренастый парень лет двадцати примостился на лавочке рядом с пластиковым тазиком (в нем он принес грязную одежду) и терпеливо ждал, когда завершится стирка. Юноша симпатичный, но чересчур робкий, застенчивый, немногословный. Разговор с карачаевцами ему был неприятен: он волновался, да так, что пошел пятнами.
— Да не скупись! — настаивал Исмаил. — На такое дело не жалко.
— Нет у меня ничего. Нету. Отстаньте от меня, — пытался отвязаться от карачаевцев Хамзат.
Исмаил в ярости замахнулся. Занесенную для удара руку успел перехватить Чотча, оттеснить приятеля.
— Хамзат, дорогой. Я знаю: ты нас не очень любишь. Но это ничего. — Чотча напрягся, соображая, как бы получше вразумить сокурсника. — Мы же из одной страны. Откажемся от России, нас в грош ставить не будут. Презирать будут, понимаешь? Мы должны держаться вместе. Пусть видят, что у нас своя страна и свой флаг.
Хамзат отвернулся.
— Нет у меня денег.
Ему стало настолько стыдно и неудобно, что он решил: терять нечего. Пропади все пропадом. Все равно карачаевцы терпеть его не могут, с ними никогда не сдружиться.
— Да, да! Плевал я на эту Россию! — продолжил он в запале. — Я не хочу туда возвращаться! Мы там что — люди? Мы — черножопые, нас давят как клопов, отстреливают.
Дагестанца остановила пощечина, которую ему отвесил Исмаил. Чотча добавил тумака. Хамзата отбросило к стенке. Он лежал в тесном закутке между подоконником и стиральной машиной, размазывал по физиономии кровь и слезы.
В посольстве Рашид Асланович Галлиулин пенял своему подчиненному:
— Зачем было идти к этой шмакодявке? Ты все-таки не у него работаешь.
— Дело касается всего посольства, — объяснял Ксан, — а он поверенный в делах. Я обязан был...