| 489 - Ты мне надоел, 13,445
| Зигфрид, 13,450
| Понимаешь? 13,455
| XTERNALS c1! IF! GOTO 13,460
| **7Z10 IF ** 7Z10! GOTO 13,465
| ** 1 GOTO ** 2 GOTO ** 3 13,470
| IRRAY БОЛЬ 13,475
Или когда мы оказались вне реального пространства и поняли, что попали в ловушку, а из ничего появилась призрачная звезда, улыбаясь, как Чеширский кот. У меня сонм таких воспоминаний, и все они причиняют боль. Да, это так. Они само воплощение боли. В указателе моей памяти против них написано "Болезненно". Я знаю, где отыскать их, и знаю, как бывает больно, когда они всплывают на поверхность. Но пока я их не выпущу, они не причинят мне боли.
- Я жду, Боб, - говорит Зигфрид.
- Думаю, - отвечаю я. И тут мне приходит в голову, что я опаздываю на урок гитары. Это напоминает мне еще о чем-то, я смотрю на пальцы левой руки, проверяю, не отросли ли ногти: мне хотелось бы, чтоб мозоли стали больше и тверже. Я не очень хорошо играю на гитаре, но большинство слушателей не слишком критичны, а я получаю удовольствие. Но нужно все время упражняться и помнить. Сейчас посмотрим, думаю я, как перейти от фа-мажор к соль на седьмой струне.
- Боб, - говорит Зигфрид, - сеанс был не очень продуктивным. Осталось десять-пятнадцать минут. Почему бы вам не сказать мне первое, что придет в голову... прямо сейчас?
Первое я отвергаю и говорю второе. "Первое, что приходит мне в голову; я вспоминаю, как плакала мать, когда погиб отец".
- Не думаю, чтобы это на самом деле было первым, Боб. Позвольте высказать предположение. Первая мысль была о Кларе.
В груди у меня сжимается. Дыхание перехватывает. Неожиданно передо мной возникает Клара, какой она была шестнадцать лет назад, и ни на час старше... Я говорю; "Кстати, Зигфрид, я думаю, что хочу поговорить о своей матери". И позволяю себе вежливый примирительный смешок.
Зигфрид не вздыхает покорно, но он молчит так, что создает то же впечатление.
- Понимаешь, - говорю я, тщательно обходя все, не относящееся к этой теме, - она хотела после смерти отца снова выйти замуж. Не сразу. Не хочу сказать, что она обрадовалась его смерти или что-нибудь такое. Нет, она его любила. Но теперь я понимаю, что она была здоровая молодая женщина - очень молодая. Сейчас подумаем... ей было тридцать три. И если бы не я, она, конечно, вышла бы замуж. У меня чувство вины, я не дал ей вторично выйти замуж. Я пришел к ней и сказал; "Мама, тебе не нужен мужчина. Я буду мужчиной в семье. Я о тебе позабочусь". Но, конечно, я не мог. Мне тогда было пять лет.
- Мне кажется, вам было девять, Робби.
- Да? Сейчас подумаем. Зигфрид, ты, кажется, прав... - Я стараюсь проглотить большой комок, образовавшийся в горле, давлюсь и начинаю кашлять.
- Скажите, Роб, - настойчиво говорит Зигфрид. - Что вы хотели сказать?
- Будь ты проклят, Зигфрид!
- Давайте, Роб! Говорите.
- Что говорить? Боже, Зигфрид! Ты меня прижал к стене. Этот вздор никому не приносит пользы.
- Боб, пожалуйста, скажите, что вас беспокоит.
- Заткни свою грязную жестяную пасть! - Вся боль, от которой я так старательно уходил, вырывается наружу, и я не могу с ней справиться.
- Боб, я предлагаю, чтобы вы попытались...
Я бьюсь о ремни, вырываю клочья пены из матраца, реву: "Заткнись! Я не хочу тебя слушать! Я не могу справиться, неужели не понятно? НЕ могу! НЕ могу справиться!"
Зигфрид терпеливо ждет, пока я не перестану плакать, что происходит совершенно неожиданно. И тут, прежде чем он успевает что-то сказать, я устало говорю; "Дьявол, Зигфрид, все это ничего не дает. Я думаю, что нужно прекратить. Наверно, есть люди, которым твои услуги нужны больше, чем мне".
- Что касается этого, - отвечает он, - то я с ними встречаюсь в назначенное время.
Я вытираю слезы бумажным полотенцем и ничего не отвечаю.
- Я думаю, что мы еще можем кое-чего достичь, - продолжает он. - Но решать, будем ли мы продолжать сеансы или нет, должны вы.
- Есть в восстановительной комнате что-нибудь выпить? - спрашиваю я его.
- Не то, о чем вы думаете. Но мне говорили, что на верхнем этаже этого здания очень хороший бар.
- Что ж, - говорю я, - я просто удивляюсь, что я тут делаю.
Пятнадцать минут спустя, подтвердив сеанс на следующей неделе, я пью кофе в восстановительной комнате Зигфрида. Прислушиваюсь, не начал ли плакать его следующий пациент, но ничего не слышу.