Эта хитроумная система функционировала без всяких сбоев больше года. В университете и почти везде в городе я слышал, как люди говорят о «Свободе!», обмениваются впечатлениями по поводу ее статей, спрашивают друг у друга, не положили ли им в почтовый ящик последний номер. Общественное мнение менялось. Это все чувствовали. Петен по-прежнему сохранял уважение большинства, но это уже никак не относилось ни к его режиму, ни к его министрам. Те, кто все еще защищал его, вынуждены были добавлять, что он больше не свободен в своих решениях. И нужно прощать ему некоторые ошибки в силу его пожилого возраста, а также состояния его администрации…
Я был убежден, что за пределами нашей группы никто не подозревает о моей деятельности. Но однажды, подойдя, как обычно, к «Кружке эльзасского», чтобы забрать тираж последнего номера, я увидел, что грузовик с пивом окру жен тремя машинами жандармерии. Агенты в кепи ходили взад и вперед, вынося пачки газет. Пивная выходила на маленький сквер с платанами, под которыми патрон иногда расставлял столики в солнечную и безветренную погоду. Выйти к скверу можно было из шести разных переулков. Элементарная мера предосторожности: пользоваться одним и тем же маршрутом я избегал.
В тот день я выбрал довольно удаленный от пивной переулок, что позволило мне вовремя увидеть происходящее и повернуть назад, оставшись незамеченным. Я шел, глядя прямо перед собой. Сначала медленно… потом шаги мои убыстрились. Через мгновение я уже бежал.
Кроме страха и горечи от провала, я испытывал чувство вины. Оно всегда возникает в подобных ситуациях. Я без конца задавался вопросом, не меня ли обнаружили и выследили жандармы, не из-за моей ли оплошности раскрыли тайник в пивной.
Почему моей? Потому что несколько недель назад случилось одно происшествие, которое меня поначалу встревожило, но затем я решил не придавать ему значения.
Как-то раз, выходя из дома, я столкнулся нос к носу с жандармом в форме, который, очевидно, вел наблюдение: увидев меня, он заметно смутился и попытался спрятаться под лестницей. Меня это заинтриговало, я сказал себе, что следует соблюдать осторожность, но в конце концов просто пожал плечами и решил не говорить об этом ни Бруно, ни Бертрану Сейчас я в этом раскаивался. И даже терзался. Это была настоящая пытка.
В тот день, удаляясь от пивной, я машинально направился к кварталу, где находилась снятая мной комната, рядом с площадью Комедии, которую в Монпелье называют «Яйцом».
Но являлось ли это лучшим решением? В сущности, мне нужно было выбрать один из трех возможных вариантов.
Я мог бы немедленно исчезнуть, отправившись прямиком на вокзал и сев на первый же поезд, — иными словами, бежать, даже не зная куда, лишь бы только не попасться.
Я мог бы также, сохраняя хладнокровие, зайти в свою комнату и уничтожить все опасные бумаги, а затем продолжить обычную жизнь в надежде, что никто не назовет мое имя и меня не потревожат.
Был, наконец, промежуточный вариант: заглянуть в свою комнату, навести там порядок, взять вещи, которые могут мне понадобиться, сказать мадам Беруа, квартирной хозяйке, что друзья пригласили меня в деревню, — это позволило бы мне временно исчезнуть, а через несколько дней появиться вновь, не пробудив подозрений в связи со столь внезапным отъездом.
В конечном счете я остановился на последнем решении, которое представляло разумную середину между паникой и чрезмерной самоуверенностью. По дороге домой я немного поплутал, чтобы не слишком облегчать задачу тому, кто, возможно, следил за мной, затем обогнул Яйцо…
Я был в нескольких метрах от своего дома, когда внутрь быстро скользнул жандарм в форме. Я едва успел его узнать по багрово-коричневому шраму, который шел через все лицо — от подбородка до виска. Тот же жандарм, что в прошлый раз! Сделав полукруг, я устремился к вокзалу.
Куда ехать? В голове у меня был только один адрес. Той самой буржуазной квартиры в Лионе, где я побывал несколько месяцев назад вместе с Бруно, когда мы забирали тираж газеты. Там жила молодая пара — Даниель и Эдуард. Если повезет, я их найду на прежнем месте и они помогут мне связаться с Бертраном, с другими членами нашей ячейки.
Когда тем же вечером я постучался в их дверь, было уже около девяти. Муж после некоторой заминки жестом приглашает меня войти. Я напоминаю ему о нашей предыдущей встрече и объясняю, что произошло. Он кивает — отчасти вежливо, но скорее настороженно. Особенно его тревожит, не привел ли я за собой хвост.