Убийство и самоубийство почти удавшиеся. В годы войны с контрабандистами не церемонились, особенно если они были связаны с торговлей оружием и боеприпасами. Селиму невероятно повезло, что французский офицер, который вел это дело, полковник д’Элуар, был хорошо знаком с моим отцом. Он нередко заходил к нам до войны — на вернисажи или на диспуты. Это был человек высокообразованный — бывший студент Института восточных языков — и вдобавок коллекционер, собиравший старинные фотографии. Он знал, что мой отец и Нубар — превосходные и совершенно безобидные люди. Равным образом ему было известно, каким наказанием всегда, с самого детства, был для них мой брат. Поэтому он сделал все, чтобы побыстрее освободить их, — тем не менее они провели за решеткой тридцать пять дней! Остальные, в том числе и мой дядя Арам, вышли из тюрьмы лишь через несколько месяцев. Кроме моего брата, разумеется: однако полковнику удалось спасти ему жизнь в силу его возраста — на момент преступления он еще не достиг двадцати лет. Троих контрабандистов приговорили к смертной казни, а Селим отделался пятнадцатью годами заключения, которое благодаря целому ряду амнистий сократилось на две трети.
Для всех моих эта история стала худшим из возможных унижений. Люди, посещавшие наш дом, многие месяцы провели в страхе, что их тоже арестуют. Ведь если жилище Кетабдара превратилось в логово спекулянтов и склад контрабандных товаров, то все завсегдатаи должны вызывать подозрения, разве не так? Когда отец вышел на свободу, лишь немногие из его знакомых — жалкая горстка — осмелились поздравить его с возвращением. К этим людям, которых «можно было перечесть по пальцам одной руки», он сохранил безмерную признательность до конца жизни. А что касается прочих — всех этих «верных» друзей, некогда словно приклеенных к его столу, — с ними он поклялся никогда более не встречаться.
Вот какой была атмосфера, когда мои дед и бабка с материнской стороны решили уехать в Америку. Их сын, глубоко потрясенный тюремным заключением по столь позорному обвинению, был не в силах появиться вновь перед своими студентами. Ректор университета дал ему такую хвалебную рекомендацию, что он за несколько дней сумел получить разрешение эмигрировать вместе со всей своей семьей. Его качества несравненного химика, конечно, многое значили в ту военную пору: едва он оказался в Соединенных Штатах, как ему предложили место на заводе по производству взрывчатых веществ в Делавэре.
А отец остался в полном одиночестве. Без моей сестры, без Нубара, без меня, без своего привычного двора. В одиночестве со своей старой безумной матерью, за которой он время от времени ухаживал, хотя при ней постоянно находилась сиделка, ставшая для нее чем-то вроде компаньонки.
Думаю, он не смог бы жить в таком унижении, если бы через несколько месяцев после выхода из тюрьмы к нему не пришел с визитом полковник д’Элуар и не принес в высшей степени утешительную новость о том, что его старший сын Оссиан стал одним из маленьких героев Сопротивления.
Как узнал об этом французский офицер? По стечению обстоятельств. Д’Элуар принадлежал к силам Свободной Франции, которые при помощи англичан взяли под контроль Левант, изгнав оттуда сторонников Петена. Вскоре после завершения дела контрабандистов он отправился с тайным заданием в Прованс, где и встретился с Бертраном: речь зашла о Старой Стране, о ее прошлом, об османской династии, и мое имя было упомянуто в разговоре.
Но вернусь к отцу. В подобной ситуации мое участие в Сопротивлении приобрело для него такое значение, о котором я и подозревать не мог в тот день, когда сошел на берег. Мне всегда казалось, что он будет гордиться мной в силу своих убеждений, а также нелепой, вынашиваемой с давних пор мечты сделать из меня «революционного вождя». Мечта эта не умерла и по-прежнему тешила его, но была в какой-то мере загнана вглубь более настоятельными потребностями — ибо теперь он видел во мне главное орудие нашей реабилитации. Брат запятнал наше имя и наш дом? Мои подвиги смоют эту грязь. Позор отвратил людей от нашего порога? Мое возвращение и этот героический ореол вернут их. Отныне он был готов простить им отступничество, ибо жаждал одержать верх только над злосчастной судьбой.
Следующий после моего приезда день стал поводом для пышного празднества. В доме нашем было не протолкнуться от гостей, из которых одни были приглашены, а другие явились сами. Они толпились в большой гостиной и в холле, сновали по внутренним лестницам. Некоторые прогуливались в саду, где затевали отдельные веселые пирушки.