Выбрать главу

— Странно… А почему на тот же вопрос другие две институтские подруги Алексея ничего не отвечали?

Светлана усмехнулась.

— Просто раньше эти черты не были у него особенно выражены, да и общались они с ним не так плотно, как я. Я-то с ним почти год прожила в одной квартире, а они — пару месяцев повстречались, да и все…

— Значит, Алексей раньше не был таким замкнутым, а уже потом стал таким?

— Ну, конечно, все мы меняемся… Одно дело, вчерашние школьники, а другое дело — к концу института, почти взрослые люди… Ой, а что с ним произошло, товарищ майор, что-то плохое, да?..

Опрос некоторых других однокурсников Ганина — уже мужского пола — почти ничего не дал. Оказалось, что кроме Расторгуева, мало кто с ним близко общался. Так, совместные студенческие застолья, выезды на природу, походы в кино, иногда жаркие дебаты на отвлеченные темы… Но ничего более. Друг у него был только один, и тот уже оказался в могиле.

Только к концу рабочего дня потрепанная черная «тойота» Перепелицы, наконец, добралась до областного ОВД. «Ну и замечательно. Успею доложить о предварительных результатах следствия уже сегодня» — удовлетворенно подумал он.

Начальник отдела уголовного розыска, полковник полиции Сергей Валерьянович Усманов — круглый, лысоватый, серьезный мужчина, с заметным брюшком, в больших очках в роговой оправе — уже готовился пойти домой, когда массивная, обитая черной кожей дверь распахнулась и вошел, как всегда, быстрым, решительным шагом майор Перепелица. Кабинет был просторный, ещё советского типа, стены обиты деревом, массивный длинный дубовый стол, кожаные кресла… Если бы не триколор и портрет президента РФ прямо над креслом полковника, можно было бы подумать, что это кабинет советского госслужащего — даже компьютера в нем не было.

— Здравия желаю, товарищ полковник!

— А, Перепелица… Я уж думал, что ты сегодня не появишься… Опять «глухарь»?

— Ну-у-у-у, «глухарь» не «глухарь», а все-таки что-то проклевывается…

— Правда? — удивленно поднял брови полковник. — Хорошо, если так… Мне тут «глухарей» итак хватает. Говори, что имеешь, — молчаливо показывая рукой на мягкий, обитый черной кожей стул рядом со своим столом.

— Дело оказалось не таким простым, как показалось вначале, товарищ полковник, — принимая приглашение присесть, с энтузиазмом, печатая каждое слово, как шаг на плацу, быстро и четко заговорил Перепелица. — Сначала я подумал, что это самоубийство или несчастный случай. Затем, просто бытовое убийство — нападение хулиганов на пьяного прохожего. Вроде все сходилось — найдены следы крови на скамейке и на шляпе… Но потом мне бросилась в глаза странная деталь… Обычно нападения такого рода заканчиваются грабежом, а тут — и бумажник на месте — между прочим, с пятью тысячами рублей — что для пьяной шантрапы было бы большой находкой…

— А, может, и не было никакого нападения? — неожиданно перебил Усманов, пробуравив Перепелицу своими выпуклыми, как у рыбы, почти бесцветными невыразительными глазами. — Пьяный человек — мало ли где мог упасть, расшибить голову, разбить нос, вот и крови лужа… А на теле обнаружены следы побоев?

Лицо Перепелицы исказила гримаса — он не любил «черных дыр» в своих умопостроениях.

— Тело обезображено до неузнаваемости. Если даже там и были побои, установить сейчас практически невозможно: просто кровавый кусок мяса — и все…

— Ну вот, я и говорю, — как-то неожиданно резко обрадовался полковник, ударив кулаком по столу — скорее всего никакого убийства не было, а просто пьяный разбил себе голову, нос, наследил кровью, а потом потерял равновесие и упал под движущийся электропоезд! — облегченно констатировал Усманов.

— Не похоже, товарищ полковник, — покачал головой Перепелица, закуривая сам и подкуривая сигарету Усманову. — Есть свидетель.

— Свидетель? — разочарованно выдохнул Усманов.

— Да, билетный кассир. Он до смерти испугался этих недоносков и сидел как мышь в своей будке. Он сказал, что когда они закончили избивать Расторгуева, они просто ушли с перрона ещё до поезда, причем…

— ???

Перепелица шумно затянулся…

— … причем шли спокойно, не убегая, как будто бы сделали свое дело, а потом — пропали…