— Как — никуда?.. — не понял Ганин и удивленно уставился на Снежану.
— Так. Просто никуда. Ты все равно не поймешь, глупыш. Вы, люди, считаете себя такими умными, что деваться некуда — вот, мы и в космос, мол, летаем, вот и на дно океана опускаемся… Фи! — презрительно сморщила носик Снежана, — а не понимаете, что вы как были мурашами, так мурашами и остались. Все ваши «космосы» — это как лесная полянка для мураша, а полянка эта — посреди огромного леса, а за лесом — миллионы километров равнина, а равнина — на континенте, а за континентом — другой, а там — тропики, пустыня, горы, ледяная бездна, океан… Мурашу даже и представить невозможно даже что такое «лес» как понятие, а про океан или пустыню или тундру ему и твердить бесполезно! Так что, Леш, я и говорю тебе — лучше вопросов не задавай. Бить я тебя не буду, ты — человек интеллигентный, умный, сам все понимаешь. Головка у тебя лопнет даже от того, что знаю я, а уж мой отец… Больше его знает только один Создатель… — тут она выразительно показала глазами на небо.
Ганину опять расхотелось говорить и он скис. К горлу подступил горький комок обиды. Эта новая Снежана уже начинала порядком раздражать его, с ней он постоянно чувствовал себя униженным. Его собственное положение при Снежане напоминало Ганину положение щенка на коротком поводке, который вроде бы и рвется побегать вдоволь на воле, но строгая хозяйка всё время одергивает поводок, да так, что шея начинает болеть от ошейника. Ему стало душно, воздуха не хватало, он взялся рукой за горло, но в этот момент Снежана подсела к нему поближе и быстро стала обдувать его лицо веером. Ганину сразу полегчало на душе… Потом Снежана провела рукой по его лицу и у Ганина перед глазами засверкал какой-то розовый то ли порошок, то ли снег, голова закружилась и он постепенно погрузился в какой-то каскад радужных то ли сновидений, то ли фантазий. Он бегал и купался в каких-то розовых облаках, ел и пил их — они были необыкновенно вкусными, сладкими и сочными —, а рядом с ним бегал веселый щенок, радостно лаял и лизал его за обнаженные пятки…
… - Ну вот мы и приехали, Художник! — донесся до него веселый голос Снежаны.
Дверца кареты открылась, Ганин вышел из неё и обомлел — перед ним стоял розовый замок на холме, точь-в-точь такой же, какой он написал на своей картине. А вот и дорожка, ведущая к нему, вот и беседка, и пруд, и сосновый перелесок…
— Добро пожаловать, Художник! — воскликнула Снежана. — Ну а теперь ты можешь взять меня за руку и повести во-о-о-о-о-н к тем подъемным воротам!
Ганин взял Снежану под ручку и они вместе отправились к раскрытым вратам розового замка. Прислуга осталась у кареты.
— Интересно, если мы приехали на прием, почему замок выглядит таким безлюдным? — опять спросил Ганин, недоуменно озираясь по сторонам. — Где гости, где экипажи, где прислуга?
— А им и не нужно приезжать так, как прибыли сюда мы. Они могут появиться где и когда угодно каким угодно способом, — обычным бесстрастным учительским тоном произнесла Снежана, даже не взглянув на Ганина, словно излагая такие прописные истины, которые не знать просто стыдно.
— И ты — тоже? — постаравшись не подать виду, что его это задело, невозмутимо спросил Ганин.
— И я. Просто этого не можешь сделать ты, потому нам и понадобился весь этот экипаж. Ты все равно ничего не поймешь, милый, лучше смотри, что будет дальше!
Снежана с Ганиным вошли в абсолютно пустой замковый двор. Внутри него играла какая-то старинная мелодия на лютне, флейте и скрипке. Они шли, и каблучки Снежаны гулко стучали по безлюдной розовой мостовой и, хотя никого вокруг не было видно, у Ганина было весьма неприятное ощущение, что весь этот замковый двор, тем не менее, заполнен кем-то и что все они смотрят на него, говорят о нем, шушукаются. Это напоминало ему чем-то сказку про голого короля, только в его роли «голого» выступал сам Ганин и именно поэтому чувствовал он себя крайне неловко.
— А нельзя, чтобы все они появились? — наконец, не выдержал он.
— Почему же? Пусть появятся! — Снежана щелкнула пальцами, несколько раз ударил невидимый колокол откуда-то сверху и пронзительно пропели невидимые фанфары.
Раздался хлопок и — Ганин чуть не присел от неожиданности: широкий замковый двор был весь усеян разодетой публикой так, что яблоку буквально негде было упасть. Дамы и кавалеры в роскошных нарядах стояли рядами: дамы — в длинных красивых платьях разных цветов старинного покроя, причудливых прическах и шляпках, с перьями и без, мужчины — при шпагах, в камзолах и коротеньких плащах. Все как на подбор — стройные, красивые, пышущие юностью и здоровьем. Не было заметно ни одного седого волоса, ни одного бледного лица, ни какого-либо другого самого малейшего телесного недостатка — кровь с молоком. Румяные лица, шелковистые волосы, атлетические торсы у мужчин, идеальные женские пропорции у женщин… Глядя на них, у Ганина даже зарябило в глазах. Почему-то вся эта публика ассоциировалась у него со множеством разноцветных попугаев, кричаще пестрых и шумных, облепивших пальмовую рощу — яркость красок и шум этого сборища скорее вызывали в нем чувство утомления и быстро пресыщали его взор и слух.