При приближении к толпе Снежаны с Ганиным, она сделала, казалось бы, невозможное, расступившись перед ними и образовав достаточно широкий коридор, ведущий ко внутренним воротам. В то время как они проходили по нему, мужчины почтительно склоняли свои головы, сняв шляпы, а женщины приседали в реверансе, и все вместе восторженно зашелестели: «Её Высочество! Её Высочество! Её Высочество! Как она божественна, как феерична, само совершенство…». .
«Странно, — подумал Ганин. — А меня они что — не видят что ли?!».
«Почему? Видят, и даже очень! — услышал Ганин в своем сознании мысленный ответ Снежаны. — Но тебя им не представил ещё мой отец. Дело в том, что наше сообщество пронизано жесткой иерархией, а твое место в этой иерархии ещё не закреплено. Но не переживай — осталось совсем недолго. Пока что ты для них — моя тень, но скоро, скоро все будет иначе…
Наконец, они дошли до входа в главное здание замка и оказались в роскошной трапезной зале, накрытой на тысячи тысяч гостей. Другой конец залы Ганин мог различить с большим трудом — он терялся где-то далеко-далеко впереди. У длиннющих столов бегали мальчики-мавры в пестрых одеяниях и тюрбанах, смешные носатые и горбатые карлики и лилипуты, накрывавшие на столы. Зала был заставлена корзинами с цветами — розами, орхидеями, астрами, георгинами и множеством других, в том числе и совершенно незнакомых —, которые были подвешены к потолку и стенам и источали удивительный аромат, стояли кадки с пальмами, по которым бегали весело галдящие обезьянки и прыгали разноцветные, поющие песни попугаи и канарейки, рядом бродили важные павлины. Посреди залы било тринадцать фонтанов — из одного лило красное вино, из другого белое, в третьем пузырилось шампанское, остальные терялись где-то вдали, столы ломились от самой экзотической снеди, включая целиком зажаренных кабанов, лебедей и осетров. Всюду были развешены флажки, гирлянды, прямо в воздухе летали разноцветные сияющие шарики-светильники, крошечные, с пальчик, дивно поющие феи. У стен красовались мраморные статуи эпохи Возрождения — обнаженные мужчины и женщины античных пропорций, а на стенах — картины того же времени с пухлыми обнаженными красотками и мясистыми мужчинами с атлетическими торсами… У Ганина просто разбегались глаза от обилия красок, он задыхался от приятных ароматов, а уши болели от мелодичной, приторно-сладкой, но такой навязчивой музыки, от которой помимо своей воли так и хотелось пуститься впляс.
«Эх, присесть бы…». , — подумал он.
«Нельзя, дорогой, пока не сядет Сам, нельзя… Впрочем, осталось уже совсем недолго».
Вслед за Ганиным и Снежаной по зале торжественным шагом шествовала вся шумная и пестрая толпа гостей. Ганин не видел их, но слышал их приглушенные разговоры, сдержанные смешки, шебуршание тысяч и тысяч юбок и плащей, бряцание шпаг в ножнах. Наконец, когда его ноги, казалось, готовы были просто отвалиться от усталости, им удалось, наконец, добраться до конца залы, где на возвышении был накрыт самый роскошный стол, устланной пурпурной скатертью. В центре располагался королевский трон, а рядом — мягкие креслица, видимо, для самых близких персон. У этого-то возвышения и остановились Ганин со Снежаной. Остальные гости встали сзади — Ганин не сомневался, что все они были расположены строго согласно своему рангу в этом с ног до головы пронизанном иерархией сообществе.
Ганин устало переминался с ноги на ногу — у него было врожденное плоскостопие, а потому долго стоять или ходить он не мог. Но вот надушенный ароматическими парами воздух, наконец, прорезал торжественный звук невидимых фанфар и над возвышением с троном воспарил золотокудрый юноша в роскошных золотистых одеждах, крылатых сандалиях, с хитрым выражением на лице.
— продекламировал Ганин в восторге полузабытые строки.