От болтовни кота Тимофея Ганину стало совсем не по себе. Слава Богу, в конце концов, они добрались до гардеробной.
Здесь Ганина уже ждал другой слуга - такой же коренастый, как Тимофей, также облаченный в старинный бархатный костюм, такой же черноволосый, но сутуловатый, даже сгорбленный какой-то, с длинным горбатым клювообразным носом и по-птичьи тонкими ручками и ножками, а на голове - прическа хохолком. Он причудливо подпрыгнул при виде Ганина на месте и низко поклонился.
- Готов служить, милор-р-р-р-рд! Готов служить! Все в лучшем виде, все готово! Сейчас в моде у нас будут туалеты а-ля Рр-р-р-р-ренессанс XVI века! Кар-р-р-р-р, ой, простите, милорд. Вам нужен коротенький обтягивающий бархатный колет до пояса с высоким стоячим воротничком, ослепительно белая шелковая сорочка на шнурках, коротенький плащик до поясницы, коротенькие панталончики на бедрах, длинные шелковые гольфики, мягкие туфельки с длинными носиками и обязательно берет или круглая шляпа с пером. Эй, Тимофей, тащи сюда сантиметровую ленту - будем подбирать костюмчик под милорда!
После подбора и примерки костюма, Тимофей настоял на том, что необходимо принять ванну. В воду он с хитрой рожей подсыпал какого-то ароматного розового порошка, отчего она окрасилась в тот же цвет и заблагоухала розами. Ганин разделся и лег в ванную, а оба слуги тут же накинулись на него и стали тереть изо всех сил мягкими мочалками и обливать каждый сантиметр кожи чудесной водой, не стесняясь даже погружать его с макушкой прямо под воду. При этом оба на распев - с подачи клювоносого - напевали странные на слух стишата:
Вор-р-р-р-р-р-она мыла во-р-р-р-р-р-р-р-оненка
А вор-р-р-р-р-оненок плакал гр-р-р-р-р-омко
Во-р-р-р-р-р-она мыла его мыла
А вымыться сама з-з-з-з-з-абыла
Был-л-л-л-л-а вор-р-р-р-р-рона чернее ночи
И была она сердита оч-ч-ч-ч-ч-ень
Что вор-р-р-р-р-роненок стал белей
Чем её девять дочерр-р-р-р-р-рей!
- Ах-ха-ха! - засмеялись оба, когда Ганин вылез, наконец, из розовой воды - и тут же осеклись - у входа в ванную стояла Снежана. Она была уже облачена в роскошное длинное небесно-голубое платье с большим вырезом, открывавшим наблюдателю грудь и плечи, с корсетом, затянутым по-старинному шнурками, а её волосы были заплетены в длинную косу, покрытую сеточкой из золотых шелковых нитей.
Оба слуги так и присели от страха, но она даже не обратила на них внимания, будучи всецело поглощена открывшимся её взору зрелищем.
- Божественно! Прелестно! Восхитительно! Думаю, одежда тебе была бы даже лишней, но это решаем, к сожалению, не мы... Прием костюмированный и никуда мы от этого не денемся.
Снежана отвернулась и вышла из ванной, оставив смущенного Ганина в покое. Слуги уже подлетели с полотенцами, а потом повели его обратно в гардеробную и только там Ганин, взглянув в огромное ростовое зеркало, понял, почему она так себя повела - такое он видел разве что в Пушкинском музее, куда они ездили из института с экскурсией смотреть шедевры античного искусства. Перед ним стоял никто иной как сам Аполлон Бельведерский собственной персоной - высокий, стройный, атлетически сложенный, волосы - светлее солнечного света, а глаза - синее неба...
- Но ведь это не я! - вскричал Ганин. - Я не хочу быть в таком виде! Верните мне мою внешность обратно! - и топнул ногой.
- Ну что вы, ну что вы, милорд, как же можно вам в другом виде явится к её отцу?! Иначе нельзя, мрррр, а то - в морду, в морду дадут, как пить дать - и нам тоже, заодно!
- Вор-р-р-р-р-оненку на Олимпе не место, милорд, - подхватил клювоносый. - Там только соколы да орлы, кар-р-р-р-р, орлы да соколы!
Ганин замолчал и позволил себя одеть. Он уже понял, с кем он имеет дело, и в его голове созревал рискованный, но вполне исполнимый план. 'Ну что ж, Снежаночка ты моя ненаглядная, мы ещё с тобой пободаемся, дорогуша, пободаемся, - подумал про себя Ганин. - Все-то ты придумала хорошо, вот только одно упустила, одно пропустила... Говоришь, судьба ты моя, а все ж таки есть ещё одна лазейка, и уж ею я непременно воспользуюсь, непременно!'.
- Карета подана, милорд! - раздался громоподобный бас, напоминающий скорее рык какого-то хищного зверя, чем голос человека, и в проеме двери показался двухметровый здоровяк с развитой челюстью, пудовыми кулаками, покатым приплюснутым лбом и носом, также одетый в бархатный старинный костюм. - Её высочество ожидает вас! - и он отвесил немного неуклюжий поклон.
Ганин выдохнул и поплелся вслед за великаном.
У ворот поместья уже стояла позолоченная карета, запряженная шестеркой вороных. Здоровяк с удивительной для его телосложения грациозностью запрыгнул на козлы, а Тимофей и клювоносый - на задники кареты -, предварительно открыв дверцу Ганину. Внутри кареты уже сидела Снежана, источая на всё и вся сильный розовый аромат, усилено работая веером из белоснежных перьев.
- Трогай! - наконец, резко крикнула она, и здоровяк щелкнул вожжами. Кони поскакали.
- Не понимаю, Снежаночка, а почему мы едем на прием утром? - сказал Ганин. - Мы ведь с тобой ещё даже не обедали. Обычно ведь приемы бывают вечером...
Снежана смерила его по-королевски величественный взглядом, о чем-то подумала, а потом сказала:
- Мой отец настолько могущественен, что он может в любой момент сделать ночь - днем, а день - ночью. Да и вообще - какое это имеет значение? Ты задаешь слишком много вопросов, дорогой, и мне это не нравится. Бери пример с Тимофея - он делает то, что ему говорят и не задает вопрос 'почему'. Запомни, если Я что-то говорю, значит, это имеет смысл и твое 'почему' здесь совершенно неуместно.
- Но ведь он - слуга, а я... Кстати, а кто я - для тебя? - вдруг спросил Ганин, не отводя взгляда от её лица.
Снежана прищурила глаз.
- Ты - Мой Художник, а я - твоя Муза. Согласись, что когда говорит Муза, Художник умолкает и трудится без вопросов до тех пор, пока работа не будет закончена, а потом принимается за новую - и так далее.
- Значит, все-таки слуга, даже, я бы сказал, раб... - лицо Ганина исказила кислая гримаса как от оскомины.
- Все мы - чьи-то рабы - пожав обнаженными плечами, философски заметила Снежана. - Думаешь, там - она указала пальцем на небо - не рабы? Все рабы всех: ты - мой, я - его, он - ещё кого-то... Когда ты поймешь это, жить становится легче как-то, спокойнее... Советую тебе принять такой образ мыслей и тогда тебе будет хорошо со мной. Нам предстоит ещё очень долгое и плодотворное сотрудничество, - она широко улыбнулась и игриво щелкнула Ганина по носу. Ганин замолчал. Говорить больше не хотелось.
- Эй, Леша, Леш... Ну не дуйся! Скоро ты привыкнешь и поймешь, что лучше жизни у тебя никогда не было и не будет!
Но Ганин уже отвернулся и смотрел в окно. Его захватила другая мысль - посмотреть, как карета пересечет ту полосу тумана, до которой ему не удалось добраться на лошади утром. И действительно, ожидания Ганина оказались не напрасны - туман стремительно приближался, и вот уже карета 'нырнула' в самую что ни на есть трясину. Вокруг ничего не было видно, кроме белесой ваты. Ощущение было примерно такое же, когда влетаешь на самолете в самой гущу кучевых облаков...